Германская сторона объясняла этот происшедший менее чем в течение часа поворот в позиции Молотова внезапным вмешательством Сталина[1091]
. На это можно возразить, поскольку Сталин, учитывая чрезвычайную напряженность обстановки, безусловно, ежедневно после происходивших бесед выслушивал отчеты Молотова. Поэтому возникает вопрос, почему он во второй половине этого дня, 19 августа, а не раньше дал свое принципиальное согласие на приезд Риббентропа, распорядился передать уже, возможно, заранее подготовленный проект договора и уполномочил советское торгпредство в Берлине подписать торгово-экономическое соглашение.Ответ на этот вопрос, помимо чрезвычайно определенного и все более неотложного характера сделанных в этот день германских предложений, лежит, с одной стороны, в осведомленности Сталина о безуспешных англо-французских усилиях относительно права прохода советских войск через польскую территорию и, с другой стороны, в осложнениях положения СССР на Дальнем Востоке. 19 августа стало очевидным, что объединенные к этому времени попытки английской и французской дипломатии в Варшаве побудить польское правительство и генералитет пойти на уступки в вопросе возможного пропуска советских войск потерпели провал. Вечером 19 августа польский министр иностранных дел Бек окончательно сообщил французскому послу Ноэлю об отрицательной позиции своего правительства, охарактеризовав в качестве «непреложного принципа политики Польши... запрет каким бы то ни было иностранным войскам»[1092]
использовать для прохода ее территорию. Несмотря на дальнейшие интенсивные усилия французской стороны, ожидать изменения польской позиции не приходилось.До этого времени Сталин, по выражению Шнурре, «медлил» давать указание о подписании уже парафированного торгово-кредитного соглашения, то есть сделать первый шаг на пути дальнейшего германо-советского сближения. «Он использовал торгово-кредитное соглашение в качестве тормоза, выжидая, не сможет ли он еще заключить соглашение с англичанами и французами. 19 августа последовал отказ поляков. Лишь после этого Сталин убрал барьер. В ночь с 19-го на 20-е он дал указание подписывать»[1093]
.Этим подписанием Сталин предоставил для Красной Армии определенную передышку на Западе. Потому что на восточной границе СССР, на японо-монгольском фронте, Генштаб именно в этот момент завершил последние приготовления к первому контрнаступлению Красной Армии. В момент подписания в Берлине торгово-кредитного соглашения советские военно-воздушные силы приступили к самой до той поры широкой боевой операции на японской границе. 20 августа 1939 г. началось большое советское наступление. Это было дорогостоящее и рискованное предприятие. Военная разгрузка Красной Армии на Западе была так же важна, как была желательна дипломатическая разгрузка на Востоке в смысле оказания влияния Германии на Японию.
Симптомом большой озабоченности Сталина, вызванной военной эскалацией на Дальнем Востоке, явился тот факт, что именно в эти напряженные и богатые событиями дни он нашел возможным опубликовать опровержение ТАСС. Внешне он устранял с пути балласт, способный затруднить прерванные военные переговоры. 19 августа «Правда» опубликовала[1094]
, а 20 августа «Известия»[1095] повторили заявление ТАСС, в котором Советское правительство опровергало сообщение ведущих польских газет о будто бы возникших между западными делегациями и советской миссией на военных переговорах в Москве разногласиях якобы по поводу советского требования о западной помощи в случае развязывания войны на Дальнем Востоке. ТАСС это сообщение категорически опровергло, заявив, что оно является сплошным вымыслом, однако не преминуло добавить, что существующие на самом деле разногласия касаются совсем другого вопроса. Таким образом, признавалось наличие разногласий в нарушение договоренности о сохранении секретности переговоров. На следующей встрече военных миссий 21 августа советская миссия не без основания была привлечена к ответственности западной стороной[1096]. Сталин должен был иметь очень основательные причины для публикации опровержения ТАСС, которые не имели непосредственного отношения к Германии, поскольку уже возникший прямой контакт мог предоставить и иные возможности передачи информации. В широком смысле это опровержение ТАСС было адресовано Японии, где, по советским предположениям, германское правительство к этому времени уже зондировало условия улаживания ее конфликта с СССР.Надежда на сдерживание японской агрессии стояла в центре советского проекта пакта о ненападении[1097]
. В основу этого проекта были положены предыдущие советские пакты о ненападении. Он состоял из пяти статей и постскриптума, в котором упоминался «особый протокол», который объявлялся «составной частью пакта».