Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Перекусив на скорую руку, рейхсминистр — по рассказу Клей­ста — попросил Шуленбурга и Хильгера «доложить о новейшем разви­тии ситуации в Москве, а также о бытующих здесь нормах обращения при подобных визитах». На деле он явно выразил этими словами свое очевидное неудовольствие советским протоколом, который никак не соответствовал начавшемуся государственному визиту. Он распоря­дился, чтобы посольство выяснило, не планируется ли советской сторо­ной по крайней мере в отношении последующей части визита повышение ранга последнего. Но, несмотря на все усилия, писал впо­следствии Риббентроп, «так и не удалось выяснить, кто будет вести пе­реговоры со мной — Молотов или сам Сталин. Странные московские нравы»[1186].

Шуленбург и Хильгер проинформировали его о разработанной ими «программе на завтрашний день. Оставить в своем распоряжении до­статочно времени и не проявлять сверхспешки — таков их совет... Но Риббентроп вдруг раздражается. Резким жестом руки, выражающим крайнее нетерпение, он прерывает своих советников и без всяких даль­нейших разъяснений велит Шуленбургу сообщить в Кремль, что он не позднее чем через 24 часа должен вернуться в Германию. Приказ вы­полняется, и уже час спустя Риббентроп в сопровождении Шуленбурга и Хильгера направляется в Кремль» (Клейст). Когда они покидали по­сольство, произошел характерный эпизод. Риббентроп спросил совет­ника посольства Хильгера, который относился к идее заключения пакта с глубокой озабоченностью, о причинах его удрученности[1187]. В от­вет Хильгер выразил опасение посольства, подчеркнув, что намечае­мое сближение может быть успешным и плодотворным лишь до тех пор, пока Германия будет оставаться сильной. Этим он хотел подчеркнуть, что в случае германского нападения на Польшу оказалась бы неизбеж­ной война с западными державами, которая, став затяжной, была бы непосильной для Германии. Риббентроп «с присущим ему высокомери­ем» отмел обоснованность озабоченности Хильгера, заявив: «Если это все, чего вы опасаетесь, то я могу Вам сказать, что Германия справится с любой ситуацией».

На эту первую встречу Риббентроп отправился в сопровожде­нии посла и переводчика. Эксперт по вопросам международного права посол Гауе был приглашен только на вторую встречу. Это может служить указанием на то, что Риббентроп хотел сначала со­ставить себе представление о настроенности Советского правитель­ства и степени его готовности к переговорам, а во-вторых, специально обсудить вопросы, связанные с дополнительным прото­колом, чтобы потом, уже выложив все карты, не натолкнуться на отказ. Если он велел подготовить несколько вариантов секретного дополнительного протокола, то после первой встречи в Кремле он уже знал, к чему сводились советские требования и какие из фор­мулировок следовало отобрать для второй встречи. Переговоры ве­лись в рамках двух встреч, из которых вторая затянулась до утра 24 августа. Ниже предпринимается попытка впервые реконструиро­вать ход этих бесед и переговоров[1188].

Первая встреча в Кремле: предварительный обмен мнениями

В Кремле три названных представителя Германии были проведены в длинный кабинет, в другом конце которого их ожидали Сталин и Мо­лотов[1189]. Позже к ним присоединился В. Павлов, молодой русский пере­водчик, которого предпочел сам Сталин. Прием рейхсминистра иностранных дел, прибывшего для заключения договора, в одном из ка­бинетов Сталина был еще одним доказательством подчеркнуто незна­чительного протокольного статуса, в соответствии с которым проходил его визит. Личное присутствие Сталина, обескуражившее немецкую сторону[1190], отнюдь не противоречило этому: оно, согласно наблюдению Хильгера, было «шагом, заранее рассчитанным Сталиным на эффект, и одновременно являлось для Риббентропа намеком на то, что либо дого­вор будет заключен тотчас же, либо он не будет подписан никогда»[1191].

Заявление Риббентропа на процессе Международного военного трибунала о том, что «оказанный ему Сталиным и Молотовым прием» был «очень радушным»[1192], являлось одним из его многочисленных пре­увеличений и искажений; он прибегнул к нему, пытаясь ради собственного спасения зачислить в свои сообщники и Советское правительство[1193]. Ведь в действительности, по словам Хильгера, Риб­бентроп сам «после короткого, формального приветствия», с которым к нему обратился Сталин[1194], «стал рассыпаться в уверениях относительно доброй воли германской стороны, которые Сталин воспринял сухо и по-деловому»[1195]. В противоположность Риббентропу Сталин в ходе даль­нейших переговоров вел себя «очень естественно и непретенциозно»[1196].