Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

На процессе Риббентроп вполне определенно подтвердил это. На вопрос: «Верно ли, что эти переговоры (по территориальным вопро­сам. — И.Ф.) недвусмысленно велись лишь на тот случай, если бы на основе пакта о ненападении и политического урегулирования между Россией и Германией не удалось урегулировать польский конф­ликт?» — он ответил: «Да, именно так. Я тогда выразился в том смысле, что с германской стороны, естественно, будет сделано все для того, чтобы решить эти проблемы мирным, дипломатическим путем». И на следующий вопрос, гласивший: «Пообещала ли вам Россия при этом решении дипломатическую поддержку или благожелательный нейтра­литет?» — Риббентроп дал утвердительный ответ, подчеркнув: «Это ведь само собой вытекало из пакта о ненападении и всего процесса пере­говоров в Москве»[1201]. (Тот факт, что эта фикция германских усилий, на­правленных на мирное разрешение конфликта, последовательно сохранялась и поддерживалась на всем протяжении переговоров, объ­ясняет заметное на фотографиях облегчение и удовлетворение герман­ского посла, поначалу действительно верившего, что он способствует сохранению мира.)

Для оправдания этого вуалирования военных планов Гитлера Риб­бентроп позднее выдвинул утверждение, будто даже к моменту его по­ездки в Москву никакого «окончательного решения» Гитлера относи­тельно нападения на Польшу вообще не существовало[1202] или по край­ней мере он, Риббентроп, «ничего не знал о так называемом решении фюрера напасть на Польшу»[1203]. Зато Риббентроп в присутствии Гауса не мог отрицать, что «во время дискуссии в Москве... было ясно, что уг­роза подобного конфликта была бы... налицо, если бы последняя воз­можность переговоров оказалась исчерпанной»[1204]. Эта формулировка позволяет заключить, что Риббентроп трактовал предписанные ему инструкции очень широко, а именно в том смысле, что он дал «ясно» по­нять, что «возможность подобного конфликта» возникла бы лишь в том случае, если бы оказалась исчерпанной последняя (возможность) пере­говоров». При этом Риббентроп, как он позже подчеркивал, «указал Сталину на то, что с германской стороны будет сделано все, чтобы ре­шить эти вопросы мирным дипломатическим путем»[1205].

Неизвестно, какое значение придавали (если вообще придавали) Сталин и Молотов этим неоднократным заверениям Риббентропа в стремлении Германии всеми мыслимыми дипломатическими средства­ми добиться мирного урегулирования своего конфликта с Польшей. Невозможно также ответить и на вопрос о том, не явился ли очередной зигзаг, совершенный Гитлером как раз в эти дни и выразившийся в его переориентации с общей на локализованную войну и, наконец, на «по­этапное решение» своего конфликта с Польшей[1206], результатом воз­действия московских переговоров на его военно-политические планы.

И действительно, не в последнюю очередь с учетом известного раз­вития последующих событий нельзя сбрасывать со счетов предположе­ние о том, что советская сторона в ходе переговоров с Риббентропом тем или иным образом (прямо декларируя или косвенно давая понять своей позицией) продемонстрировала свою заинтересованность в мирном урегулировании мирового кризиса вообще и дипломатическом улажи­вании конфликта с Польшей в частности, выдвинув на обсуждение идею международной конференции и заручившись обещанием Риббен­тропа о том, что Советский союз (на этот раз) сможет участвовать в по­добной конференции[1207]. Выражение такой заинтересованности не только шло бы в русле ее опасений относительно того, что в последнюю минуту за ее спиной мог бы стать реальностью «второй Мюнхен», кото­рым была бы предрешена судьба Польши, — оно являлось бы также ло­гическим продолжением декларирования тех пожеланий, которые Молотов неоднократно высказывал Шуленбургу. Оно, далее, в столь же сильной степени соответствовало бы принципам так называемой со­ветской «политики мира», в какой подобным образом отстаиваемое ре­шение казалось способным избавить Советское правительство от нежелательного вовлечения в польский конфликт, что легко могло привести к коллизии с существовавшим советско-польским пактом о ненападении и втянуть Советский Союз в конфликты с державами — гарантами независимости Польши, каковыми являлись Франция и Ан­глия. Наконец, оно соответствовало бы желанию не допустить прибли­жения к советской территории германо-польской фронтовой линии, поскольку в противном случае рано или поздно еще больше возрос бы риск для безопасности СССР. Возможность разрешения кризиса мир­ным, дипломатическим путем должна была показаться Сталину при некоторой широте взгляда единственным надежным выходом из его во­енно-политической дилеммы. И многое говорит за то, что он отстаивал бы ее, если бы Риббентроп сделал ее упомянутым образом предметом обсуждения. (Заявление Гауса о том, что Сталин и Молотов проявили пассивность в этом вопросе, основано исключительно на его наблюде­ниях, относящихся ко второму раунду переговоров.)