Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

В переговорах 23 августа, однако, Сталин еще пытался заполучить часть в ситуации, когда могло бы быть приобретено без всяких возраже­ний и целое. Он настаивал на том, что его Балтийский флот не может обойтись без расположенных на западном побережье Латвии портов Либавы (Лиепаи) и Виндавы (Вентспилса), и, возможно, добавил при этом, что даже западные военные миссии проявили понимание в отно­шении этой необходимости[1216]. Либава и Виндава не только принадле­жали к немногочисленным незамерзающим портам восточного побережья Балтийского моря, как это понимала делегация Риббентропа[1217] они имели в первую очередь стратегическое значение. Во время переговоров с западными военными миссиями Ворошилов настаивал на временной оккупации Либавы — более значимого из двух портов, рас­положенного на юго-западе Латвии, — как важного опорного пункта сопротивления агрессии по варианту № 1 (кампания на Западе) и по ва­рианту № 2 (кампания против Польши). Использование этих портов должно было в случае войны обеспечить советскому флоту на Балтике возможность проводить крейсерские операции, организовывать вылаз­ки подводных лодок, осуществлять минирование акватории Балтий­ского моря, прилегающей к побережью Восточной Пруссии и Померании, и блокировать доставку в Германию железной руды из Швеции.

То, что Сталин при обсуждении содержания соглашения о разгра­ничении сфер интересов настаивал на передаче Советскому Союзу пор­тов Либавы и Виндавы, заставляет предположить, что неотъемлемые компоненты его концепции безопасности, стоявшей за советскими тре­бованиями на переговорах с западными военными миссиями, остались в силе и в изменившихся условиях. А это позволяет сделать вывод, что Сталин, несмотря на выраженную германской стороной готовность за­ключить пакт, продолжал считаться с возможностью военной экспан­сии Германии в восточном направлении. Риббентроп обещал учесть пожелание, но тем не менее счел нужным заручиться согласием Гитле­ра[1218]. И перерыв в переговорах предоставил ему такую возможность.

С этой первой встречи Риббентроп вернулся в посольство «очень удовлетворенным» и, касаясь результатов, «высказался в том смысле, что дело наверняка дойдет до заключения желанных для германской стороны соглашений»[1219]. Пока посольство передавало его телеграмму Гитлеру, он проводил время за импровизированным ужином в узком посольском кругу. При этом его «буквально распирало от восхищения Молотовым и Сталиным... "Переговоры с русскими идут наилучшим образом! — неоднократно восклицал рейхсминистр иностранных дел... — Мы наверняка даже еще сегодня вечером договоримся"»[1220]. В своей телеграмме Риббентроп сообщал Гитлеру, что первая беседа про­текала «в высшей степени позитивно в желательном нам духе», но что «русские... выразили пожелание, чтобы мы признали порты Либаву и Виндаву относящимися к их сфере интересов». Он просил Гитлера под­твердить свое согласие на это. Относительно второй части своих перего­воров он сообщал: «Предусмотрено подписание секретного протокола о разграничении сфер двусторонних интересов во всем восточном регио­не, к чему я изъявил принципиальную готовность»[1221].

Гитлер провел этот день в сильном возбуждении. «Его настрое­ние было переменчиво... К вечеру возросла напряженность. Гитлер мысленно был с Риббентропом в Москве, становясь с часу на час все беспокойнее. Около 20 часов он велел запросить посольство в Москве и получил лишь лаконичный ответ, что о переговорах еще ничего не сообщено». Он ожидал, что мир воспримет сообщение о заключении германо-советского пакта о ненападении с затаенным дыханием. Своему адъютанту он сообщил, что «рассматривает до­говор как разумную сделку. По отношению к Сталину, конечно, надо всегда быть начеку, но в данный момент он видит в пакте со Сталиным шанс на выключение Англии из конфликта с Польшей». На замечание о том, что конфликт с Польшей способен разрастись в кровавую войну, он ответил: «...если уж этому быть, то пусть произойдет все как можно скорее. Чем больше пройдет времени, тем более кровавым окажется конфликт». Во время этого разговора его вызвали к телефону и проинформировали об удовлетворитель­ном ходе переговоров, а также запросили его решения по вопросу о латвийских портах. «Гитлер бросил взгляд на тут же принесенную ему карту и распорядился передать Риббентропу, что уполномочи­вает его согласиться с пожеланиями советской стороны»[1222].