Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Статья I (заявление об отказе от применения силы) германо-советского пакта о ненападении содержала обязательство «воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападе­ния в отношении друг друга как отдельно, так и совместно с другими державами». По своему содержанию она совпадала со Статьей I советского проекта.

В Статье II (нейтралитет) была принята формулировка, отличная от формулировки советского проекта договора: если в советском проек­те соблюдение нейтралитета имело предпосылкой ситуацию, при кото­рой другая сторона окажется «объектом насилия или нападения со стороны третьей державы», то окончательный текст договора содержит лишь условие, что она должна стать «объектом военных действий со стороны третьей державы». Здесь германской стороне удалось настоять на формулировке, которая игнорировала вопрос о том, кто является инициатором «военных действий», и в которой квалификация любых «действий» других государств как просто «военных» лишала их объек­тивного определения (насильственный акт, нападение) и тем самым передавала такое определение на усмотрение заинтересованной сторо­ны. В этой формулировке особенно явственно отразилась особенность этого «соглашения о нейтралитете», которое должно было действовать независимо от характера войны.

Статья III советского проекта (вопрос о консультациях) была по желанию германской стороны[1233] разделена на две статьи —III и V. Первая из них была больше соотнесена с ситуацией войны, а вторая—с ситуацией мира: Статья III пакта о ненападении определяла, что «Пра­вительства обеих Договаривающихся Сторон останутся в будущем в контакте друг с другом для консультации, чтобы информировать друг друга о вопросах, затрагивающих их общие интересы». Консультации здесь не ограничивались, как это предлагалось в советском проекте, случаями «споров или конфликтов». Они должны были быть постоян­ными и потому служить предотвращению взаимного ущемления инте­ресов в момент военной экспансии.

Статья эта учитывала также (и прежде всего) пожелание Гит­лера, чтобы Советский Союз ни под каким видом — например, на основании своих прежних договорных обязательств в отношении Польши или Франции — не оказался втянутым в той или иной форме в предстоящий конфликт. Ему нужен был инструмент для оказания перманентного воздействия на своего нового союзника, в вассальной верности которого он еще не был уверен, и при необхо­димости установления мелочной опеки над ним. (Выражением этой заинтересованности Гитлера явились упорное настаивание герман­ской стороны на направлении в Берлин советской военной миссии и на аккредитации нового советского полпреда в Германии Шкварцева в последние дни перед нападением на Польшу. Во время польской кампании эта возможность постоянных консультаций принесла Гитлеру свои самые благоприятные плоды: одним из ре­зультатов было дружественное, лишенное всяких трений соприкос­новение соединений вермахта и Советской Армии в центре Польши. В ходе дальнейшей германской экспансии, в частности на Балканах, обязательство консультироваться — о чем неустанно за­являло Москве германское посольство — стало все чаще нарушать­ся и в конце концов полностью игнорироваться.)

Учреждение арбитражных комиссий, предусматривавшееся совет­ским проектом пакта о ненападении для устранения споров и конфлик­тов, применительно к случаю, который для Гитлера был единственно определяющим при принятии им решения пойти на заключение этого пакта, а именно к casus belli, представлялось слишком громоздким и не­рациональным с точки зрения затрат времени методом. Поэтому дан­ное предложение нашло отражение в Статье V и было явно предусмотрено для решения таких «споров или конфликтов», которые не поддавались разрешению в рамках текущих консультаций, но не­посредственно не мешали желательному ходу (военных) событий. На деле статья эта так и осталась «неработающей».