Палач

В свой восьмой день рождения Сережа сильно захворал. Расстроенные родители судорожно отменяли приглашения по телефону, ожидая врача. Когда он пришел, его встретил отец, проводил в залу, попутно отвечая на все вопросы о состоянии мальчика, и помог снять пальто. После недолгих расспросов, врач сам вошел в комнату к Сереже, долго слушал его, смотрел то так, то этак, а потом с задумчивым видом вышел из комнаты к родителям, которые с нетерпением ждали вердикт. Вердикта не последовало: он решительно не знал природы болезни, посему сказал, что зайдет еще. «Такой кашель, а горло в полном порядке. Это странно», – бормотал он себе под нос, почесывая острую свою бородку. Также он велел родителям записывать все, что происходит с мальчиком, до малейших подробностей, затем откланялся и вышел, оставив родителей в недоумении стоять в коридоре.

Все то время, что болезнь терзала Сережу, Ирина находилась подле своего чада, смачивала его бледный, запотевший лоб, покрывала его жаркое тело поцелуями, меняла ему белье и кормила с ложки. То краснея, то мертвенно белея, он мучился от болей по всему телу, кричал и бредил. Ему казалось, будто что-то под кроватью колет его в спину, не дает ему спокойно лежать, потому он ворочался и долго не мог уснуть. Сотни иголок впивались в его тело, терзали самое его душу, рвали, кромсали, хотели вырвать, как ему казалось, его сердце. Отец не мог слушать его криков, потому ночевал на работе, предпочитая оставаться в полном неведении.

Вскоре заболела и мать, до этого ни разу не покидавшая больного, оберегая его, словно часть своей души, и даже собственная болезнь не сразу смогла заставить ее уйти: отцу пришлось вернуться домой и отдирать ее от постели сквозь истошный крик и вопли. Сразу после того, а даже именно с того момента, как мать была уложена в свою кровать, отдельно от сына, Сережа почувствовал, что идет на поправку. К нему вернулись ощущения, свободное дыхание, спал бред и температура приблизилась к нормальной. Через день он уже мог самостоятельно покинуть комнату, чем, к слову, не злоупотреблял, предпочитая сидеть в одиночестве. Мать он свою видеть боялся. Боялся застать ее в том состоянии, в котором недавно находился он сам. Ему казалось это кощунством, грехом, видеть мертвенно бледного ангела, и именно поэтому, забегая вперед, больше он ни разу ее не увидел. Она умерла через двое суток, не смотря на все старания все того же врача вдохнуть в нее жизнь. Он ошибочно полагал, что раз с этой болезнью справился детский организм, то взрослый справится и подавно. Как чувствовал себя Сережа сказать трудно, но вид его, однако, никак не изменился. Он, казалось, предпочитал думать, будто ее не было, впоследствии все же приняв для себя тот факт, что придумал ее, увидел в бреду. Потому не пришел и на похороны, запершись в комнате и не отвечая на мольбы отца выйти хотя бы на минуту, чтобы проститься.

Спустя какое-то время после этого, Сережа, еще лежа с утра в постели, почувствовал знакомое покалывание в спине. Поворочавшись с минуту, он все же решил, что нужно посмотреть, что там, под кроватью. Он свесил голову вниз, высматривая в темноте то, что кололо его так долго и больно, и разглядел он нечто странное: маленькое антропоморфное существо, с виду напоминавшее козла, пялилось на него надменным взглядом. Голову его украшала пара недоразвитых, но уже острых рожек.

– Чего глаза таращишь? – проблеяло существо, почесывая козлиную бородку.

– А ты кто?

– Да тебе не все ли равно?

И правда, ему было все равно. Он убрал голову обратно, положил ее на подушку и задремал, даже на секунду не задумавшись о произошедшем. К слову сказать, сны его обходили стороной с детства и до самой смерти. Тьма, в которую он окунался каждый раз, как закроет глаза, была его спутником, единственным, до этого момента, пока не появился Черт. Когда он открыл глаза, он увидел, что маленький козленок уже сидит на спинке его кровати, прямо перед ним, и разглядывает его, почесывая левое плечо.

– Ну и уродливые же дети, ей Богу, раньше не замечал, – заблеял он, смачно сплюнув на пол.

– А давно ты тут?

– Давно ли я тут? Сереженька, дорогой мой. Я всегда с тобой был. И когда ты в уток на пруду камни кидал. И когда белок резал. То тараканом, то пауком. То еще кем-нибудь.

После этих слов наступило продолжительное молчание. Сережа будто снова потерял интерес к козленку, перевернувшись на другой бок. Через несколько минут, однако, он, все же, нарушил молчание и спросил:

– И что, ты всегда теперь тут будешь?

– Всегда, Сережа. Доля моя такая, подле тебя ходить.

– А зачем?

– Все-то тебе скажи да расскажи. Оберегать тебя буду. Я твой ангел-хранитель. – ляпнул он, после чего громко засмеялся высоковатым, резким голосом.

– Не шуми. Папа спит.

– Да ты не переживай. Не разбужу я твоего… как ты это? Папу. Меня только ты видишь. И слышишь, стало быть, тоже только ты.

– Так ты воображаемый? – наивным голосом спросил Сережа, после чего почувствовал сильный удар в плечо.

– Ай, ты чего?!