Палач

Через лестничную площадку тянулся длинный белый провод, заканчивавшийся стоявшим прямо на полу на вершине лестницы автоответчиком – первый признак того, что в доме никто не живет. На светодиодном дисплее мигало предупреждение:

Для новых сообщений нет места

Эдмундс двинулся дальше, оставив коллег позади, и с чувством смутной тревоги приблизился к закрытой двери в дальнем конце коридора. Серебристая полоска света, пробивавшаяся из-под беленых досок, заставила его сердце забиться быстрее. Его охватило знакомое предвкушение. На фоне мрачного дома эта дверь сияла, маня его к себе, точно так же, как одинокая лампочка, горевшая когда-то над Тряпичной куклой.

Алекс понимал, что у него нет никакого желания заглядывать за эту дверь, что бы за ней ни скрывалось, но она знал, что копилка его кошмаров пока относительно пуста по сравнению с Бакстер. Ему предстояло впустить в свою жизнь этот новый страшный образ – который будет преследовать по ночам не его подругу, а его самого.

Эдмундс собрался с духом, повернул ручку с замысловатым орнаментом и медленно толкнул створку…

– Бакстер! – заорал он, что было мочи.

Было слышно, как она опрометью ринулась вверх по опасной лестнице. Эдмундс вышел в коридор и жестами показал оперативникам, что с ним все в порядке.

Громко топая, Эмили подбежала к нему и встревоженно спросила:

– В чем дело?

– Ты ошибалась.

– Что ты такое говоришь?

– Ты была неправа, – ответил он и кивнул на открытую дверь.

Она вопросительно посмотрела на него, прошла вперед и переступила порог небольшой, но красивой комнаты. Стена за узкой, заваленной мягкими игрушками кроватью, была украшена искусной, выполненной вручную росписью. На полках сверкала гирлянда, придавая волшебное очарование рядам компакт-дисков с поп-музыкой.

В углу этой уютной комнаты стоял домик Барби. На подоконнике разместились три фотографии: широко улыбающийся Руш, еще без седины, у него на плечах – хорошенькая веселая девочка с мягкой игрушкой в руке; опять Руш, но совсем еще молодой, с красавицей-женой держат вместе их крохотную дочку; та же девочка на снегу рядом со знакомым домиком, но в совершенно незнакомом саду. Судя по всему, пытается ловить языком снежинки.

Наконец Бакстер опустила глаза и посмотрела себе под ноги. Она стояла на спальном мешке, расстеленном на пушистом ковре возле кровати. В изголовье лежал синий костюм Руша, аккуратно разложенный, чтобы не нарушать царившего в комнате идеального порядка.

Она вытерла глаза.

– Но… он же все время им звонит, – прошептала она, испытывая почти физическую боль, – его жена ответила мне по телефону, да и потом, ты сам говорил, что слышал…

Тут она поняла, что Эдмундса рядом нет, и осеклась.

Она взяла с кровати пингвина с глупой рожицей и узнала в нем мягкую игрушку с фотографии. На нем была оранжевая шерстяная шапочка, очень похожая на ее собственную.

Мгновение спустя в пустом доме зазвучал женский голос:

– Здравствуй, любимый, ты даже не представляешь, как мы по тебе соскучились!

Бакстер положила пингвина на кровать, в замешательстве прислушиваясь к смутно знакомому голосу, который становился все ближе – до тех пор, пока на пороге комнаты не встал Эдмундс с мигающим автоответчиком в руках.

– Элли, пожелай папе спокойной ночи…

Наконец короткий звуковой сигнал возвестил об окончании сообщения, и Бакстер с Эдмундсом остались в гробовой тишине.

– Твою мать… – вздохнула Бакстер и пошла к лестнице.

– Всем покинуть дом! – приказала она.

В дверных проемах появились недоуменные лица.

– Вы не ослышались: всем покинуть дом!

Вместе с недовольными оперативниками она спустилась по лестнице, прошла мимо сидевшего в коридоре Руша, проводила их до выхода и выставила на улицу под дождь. Эдмундс, уходивший последним, остановился у выбитой входной двери и спросил:

– Тебя ждать?

– Нет, – сказала она, благодарно улыбаясь, – поезжай домой.

Когда они остались одни, Эмили, не говоря ни слова, села на грязный пол рядом с Рушем. Он, по всей видимости, был мыслями так далеко, что ничего не заметил. В отсутствие двери яростный дождь принялся заливать дальний конец коридора.

Несколько минут они сидели молча, потом Бакстер все же набралась смелости и решительно заявила:

– Я дерьмо! Полное и безоговорочное дерьмо.

Руш повернулся и бросил на нее взгляд.

– Этот рыжеволосый ботаник, этот зануда, который только что отсюда ушел, – начала Эмили. – Он единственный, кому я могу доверять во всем этом гребаном мире. Вот так. Больше никому. Я не доверяю даже своему парню. Мы уже восемь месяцев вместе, а я по-прежнему ему не доверяю. Я получаю отчеты о его финансах, потому что боюсь, что он может использовать меня, может причинить мне боль или… даже не знаю, что еще. Я жалкое существо, правда?

– Да, – задумчиво кивнул Руш, – действительно жалкое.

Они улыбнулись. Бакстер еще крепче обхватила себя руками, чтобы согреться.