Палач приходит ночью

Потом ночь подошла. Распределились мы, кто стоит на карауле. Мне выпало первому. Каждому из нас было хорошо известно, что караул — это не формальность, а возможность выжить. Так что я держал ушки на макушке. Дождавшись сменщика, пошел спать.

Постелила вдовушка мне заранее, притом отдельно — на сеновале. Я уже готов был провалиться в сон, когда пришла она…

Это было какое-то обрушение в иной, чувственный мир. Накатил штормовой волной, захлестнул, закружил меня шторм страсти, да так, что я потом плохо помнил, как все было. Но зато отлично помнил, насколько это было хорошо. Жизнь повернулась ко мне другой, доселе неведомой стороной.

Утром, за завтраком, она даже виду не подала, что между нами что-то было. Я пытался ловить ее взгляд. Назойливо крутилась мысль о том, что хорошо бы, если когда-то снова, на сеновале… Вместе с тем меня, воспитанного в строжайших правилах, жег стыд. Воспользовался женской доверчивостью. Можно сказать, соблазнил. Нет, жениться, конечно, был не готов. Но желал объясниться и объяснить. И узнать, что дальше, поскольку сам этого не знал.

Она демонстративно игнорировала меня. И лишь при прощании взяла за руку и с ласковой, всепонимающей улыбкой произнесла:

— Эх, мальчонка. Ну что ты весь раскраснелся и растерялся. Я же тебя замуж не зову. Но будешь мимо проходить, так заглядывай. Чайку погоняем.

Я спустился с небес на землю. После этих слов половину романтики сдуло, но вторая половина осталась. Жизнь так и сияла новыми красками.

Еще меня смущала одна назойливая мысль: ведь у меня есть Арина. Неужели я так вот походя и легко изменил ей телесно?

Хотя это я по наивности считал, что она у меня есть. Сама она этого моего мнения не разделяла, и постепенно понимание этого, раньше смутное и отталкиваемое, проникало в меня все сильнее.

В общем, теперь голова моя непозволительно много была занята амурными делами. А нужно было думать о боях, о подвигах, о славе. О том, чтобы как можно больше накрошить врагов и пустить поездов под откос.

Конечно, вскоре я собрался с мыслями и чувствами. Отодвинул бурные эмоции подальше. Я всегда мог собираться и концентрироваться, за что меня ценили…

Глава одиннадцатая

Униатский храм Вознесения в Вяльцах стал какой-то местной Меккой. Коленопреклоненных перед ним становилось все больше. Настоятель Стрельбицкий расправил плечи, его проповеди становились все радикальнее. Он с утра до вечера призывал не давать пощады врагам и строить Свободную Украину. И разобраться наконец с гнуснейшими порождениями ехидны — поляками и евреями.

Националисты продолжали бесчинствовать. И их призывы к насилию, к сожалению, находили свой отклик в народе.

Поляков в наших краях было почти четверть населения. Взаимных претензий за века совместного сосуществования накопилось много, но как-то все решали раньше без особой крови. Раздували это пламя ненависти больше пришельцы из Львовской и Станиславской областей — те при виде поляка и еврея зверели.

Много взаимных обид накопилось и во время фашистской оккупации. Немцы обычно ставили поляков на должности управляющих, присматривающих за большими хозяйствами, образованными из колхозов. А поляк-начальник — это сам черт. Хуже никого не видел. Даже с немцами, при всей их жестокости, порой легче было. От них всегда понятно, что ждать. Они жили приказами и правилами. Польский начальник всегда тянул в свой карман все, до чего дотягивался, а жестокостью обладал не меньшей, но при этом отличался заносчивостью, взбалмошностью и каким-то дамским непостоянством. Поступки его диктовались не столько правилами, сколько сумасбродством, да еще знаменитым шляхтическим гонором. При этом он и свой народ не жалел, что говорить о чужих.

Подогревало ситуацию и то, что поляки нередко поддерживали партизан. А еще шалили отряды Армии Крайовы — военизированные структуры, подчинявшиеся польскому правительству в изгнании, то есть в Англии. В этой АК собрались те еще бандиты, которые всегда были под шумок готовы пограбить, а то и вырезать украинскую деревню.

Резня разгоралась постепенно. Сперва были отдельные эксцессы, вроде того, в селе Нова Воля. И все не верилось, что это войдет в систему. Думал, ну, зайдут националисты к полякам, постреляют, пошумят, выяснят отношения и разойдутся, может, прихлопнут ненароком кого-то. Но такое!!!

Летом сорок третьего года центральный провод ОУН принял постановление о радикальном решении в Полесье польского вопроса. И полякам был выдвинут ультиматум — за двое суток свалить с этих краев куда угодно, потом будут приняты меры.

Простые поляки уже поняли, что здесь их не ждет ничего хорошего, и собирали пожитки. Но тут появились эмиссары польского правительства в изгнании:

— Всем оставаться на местах! Иначе потеряем свои земли!

Чтобы предотвратить резню, к бандеровцам прибыл с визитом представитель польского правительства. Тут, надо сказать, бандеровцы немножко погорячились и слегка нарушили дипломатические процедуры — привязали посла живьем к лошадям и разорвали на части.