Палач, скрипачка и дракон

Наконец, молодой человек нашел искомое — пачку аккуратно сложенных бумажек желтоватого цвета. Нильс рванулся к нему, но не успел — одна из бумажек упала в огонь.

Полыхнуло. Поднялся зеленый дым, в котором угадывались черты лица одного из дежурных магов городской стражи. Большая зеленая голова бешено вращала большими зелеными глазами.

— Нарушитель! — заголосила голова, как только Нильс схватил молодого человека за лацкан пальто. — Тревога, тревога, нарушитель! — Голова запрокинулась и принялась оглушительно завывать, будто гигантский проголодавшийся младенец: «У-а-а-а, у-а-а-а!»

Хлопали окна и двери, останавливались и оборачивались прохожие.

— Гаденыш! — скрипнул зубами Нильс.

Молодой человек невозмутимо приподнял цилиндр:

— Неприятно было с вами повидаться, предатель Альтерман.

Нильс оттолкнул его, бросился в первую попавшуюся подворотню, в другую, в третью. Мельком увидел еще одну огненную чашу — в ней тоже надрывалась, вертясь, зеленая голова: тревога поднялась по всему городу. Лишь только Нильс оказался в поле ее зрения, голова застыла, глядя на него, и завопила еще громче.

Проклятье! Год назад разговоры о том, чтобы снабдить наиболее уважаемую часть населения возможностью вызывать стражу с помощью огненных чаш были только разговорами. Нильс и думать об этом забыл. Как выяснилось — зря.

— Вот он! Держи его! — неслось со всех сторон.

Нильс, стремительно лавируя, пытался затеряться в густо застроенном районе, но интуиция, то самое чутье, что вело его по следу Энрики, безошибочно заявляла: окружают. Дальше бежать не имело смысла, и Нильс, выскочив на очередной перекресток, остановился. Он ушел достаточно далеко от сознательного гражданина в цилиндре, он знал, как работает мышление стражника. Значит, крохотный шанс отвертеться есть. В противном же случае…

Нильс мысленно покачал головой. Нет, никаких противных случаев! Если его бросят в тюрьму, до полуночи он элементарно не доживет. И это бы еще полбеды. Он предстанет перед Дио, не выполнив долг, как глупый и жалкий преступник, а не праведник, идущий путем искупления.

— Не двигаться! — Перед носом у Нильса оказался штык, прикрепленный к стволу карабина. Миг спустя вокруг вырос целый лес таких же. — Имя! Фамилия!

— Натан Фридберг, — ляпнул Нильс первое, что пришло в голову.

— Вы обвиняетесь в нападении на гражданина Ластера, герр Фридберг. Вам придется идти с нами, — продолжал выкрикивать пожилой стражник в кольчуге, стоящий напротив Нильса.

Нильс попытался обезоруживающе улыбнуться. Глупо, конечно, — заискивать он никогда не умел, решал проблемы лишь с позиции силы. Но сейчас, как подсказала Нильсу интуиция, это был наилучший вариант.

— Помилуйте, да какое нападение, — заговорил он примирительным тоном. — Так, прихватил чуток за шкирку, ну так он сам виноват, гражданин этот. Денег должен, да еще и нос дерет. Я, мол, отдавать ничего не буду, я стражу вызову… Там денег-то — сотня крон, мне принцип важнее. А он еще вас потревожил. Может, вы с него должок-то и стрясете, а, ребята? И вам за беготню компенсация, и я волноваться не буду.

Жадные мыслишки замелькали в глазах пожилого стражника. Уж что-что, а срубить неправедных деньжат на службе здесь всегда любят. Нильс мог даже точно сказать, о чем думает стражник. Вот чуток закатил глаза: «Сотня крон! Это ж как хорошо загудеть можно…» Вот стрельнул глазенками по остальным стражникам, их около десятка: «Однако на всех разделить — ерунда получится, только горло промочить. Вот бы их сплавить куда-нибудь, а то еще донесут начальнику». Прищурился на Нильса: «А не врет ли этот Фридберг? Больно уж легко от денег отказывается. Или, может, деньжата-то нехорошие, следок за ними тянется?»

— В карты он мне проиграл, — безмятежно произнес Нильс. — Пьяный был — в дымину. Утром ничего не помнит. Ему объяснили, поверил вроде, да теперь ходит, сочиняет, что обжулили его. Ну не сволочь?

И эта фраза упала на благодатную почву. Тех, кто пытался отвертеться от карточных долгов, стражники не любили, мало чем в этом вопросе отличаясь от заключенных. Понятие чести, старательно насаждаемое сверху, странным образом искажалось в реалиях Ластера. К примеру, пренебречь служебными обязанностями считалось едва ли не подвигом, а отказаться поддержать общую пьянку — великим позором. За полгода службы в страже Нильс исплевался на эти дурные порядки. В Комитете было иначе. Там работали на совесть, и в почете ходили те, кто работает хорошо. Поэтому Комитет боялись, ненавидели, уважали все. А пуще всех — стражники, чувствующие силу, с которой им никогда не поравняться.

Топот сапог по мостовой. Нильс повернул голову, царапая подбородок о штык, и едва сдержался, чтобы не взвыть: к нему бежал тот самый первый стражник, которого пришлось обезоружить. На ходу он снимал с плеча винтовку.

— Это он! — взвизгнул стражник. — Попаданец!

Стражники расхохотались, качая головами. Напряжение немного схлынуло, штыки отодвинулись от Нильса.

— Какой он тебе попаданец, дубина? — сказал пожилой. — Чего ж он тогда по-нашему так бодро лепит, а?