Палач, скрипачка и дракон

Энрика едва успела поймать блестящий ободок, открыла рот, думая возмутиться такому безобразному обращению с красивым, драгоценным и волшебным, к тому же, предметом, но позабыла все слова.

Гуггенбергер взглядом следил за полетом короны и, когда Энрика ее поймала, повернулся к ней. Этим и воспользовалась Сесилия. Служанка размахнулась канделябром и что есть силы врезала по затылку колдуна.

Гуггенбергер всхрюкнул, взмахнул руками, накренился и рухнул. Голова со страшным стуком врезалась в край стола. Безжизненное тело шлепнулось на пол.

— Упал почему-то, — тихо сказала Сесилия.

В наступившей тишине Энрика сделала то единственное, что показалось ей разумным — закрыла дверь. Коридор, конечно, пустовал, но мало ли…

— Ты — зачем? — тихо спросила Энрика.

Сесилия посмотрела на нее с жалостью:

— Что ж я, совсем дура, что ли? «Корону померить»! Вы же выкрасть ее хотели, правильно?

Энрика посмотрела на корону, которую сжимала в руках:

— Допустим. А почему ты мне помогаешь?

Сесилия потупила взгляд, вздохнула и будто бы впервые с момента знакомства заговорила своим настоящим голосом, не притворяясь ни подругой, ни сестренкой, ни служанкой:

— Потому что мне до смерти надоело прислуживать овцам, обреченным на заклание. А вы… Вы какая-то живая. Вот…

Энрика подбежала к Сесилии и в порыве чувств обняла ее.

— Спасибо тебе!

— Перестаньте, — смутилась Сесилия. — Госпожа Энрика, вы ведете себя неподобающе…

Гуггенбергер лежал рядом со столом, не подавая признаков жизни. Энрика, кусая губы, смотрела на корону. Нильс. Как же вызволить Нильса? Только бы решетку открыть, надеть на него эту корону, перенести на утес… Он-то выберется, и точно за ней вернется. Чтобы убить…

Руки Энрики задрожали.

— Что с вами? — участливо поинтересовалась Сесилия.

— Так… Думаю, спасать или нет своего будущего убийцу.

— Мой папа называл такие вещи «скверным инвестированием». Не знаю, что такое «инвестирование», но «скверный» — это плохой.

— Знаю, — всхлипнула Энрика. — Но не могу же я его оставить! Он сказал, как мне спастись, а сам — умрет…

— А, — зевнула Сесилия. — Ну, тогда это любовь. Тогда спасайте, конечно.

Энрика подпрыгнула на месте.

— Любовь?! — завопила она. — С ума сошла? Да ты вообще его видела?

— Видела, — улыбнулась служанка. — Не самого, но его отражение в ваших глазах. Вы ведь только о нем и думаете. И Берглера разыскали только для того, чтобы его наказ выполнить. Ну, бывает так, госпожа Энрика, ничего не поделаешь.

От возмущения все мысли Энрики разбежались в разные стороны. Уж что-что, а слово «любовь» между собой и Нильсом она даже вообразить не могла.

Взгляд, мечущийся по комнате, остановился на шкафе, и Энрика воскликнула:

— Шкаф!

— И вы абсолютно правы, госпожа Энрика, — закивала Сесилия. — Но, быть может, нам следует отсюда убежать?

Энрика не слушала. Приблизилась к шкафу, точь-в-точь такому же, как в доме Аргенто. Даже пентаграмма, в центре которой он стоит, такая же.

— Сесилия, — сказала Энрика. — Кажется, этот шкаф может вернуть меня домой. По крайней мере, сюда меня перенес точно такой же. Только вот одна беда — я понятия не имею, как с ним управляться.

Сесилия и подавно не имела понятия. Энрика, опасливо косясь на лежащего на полу Гуггенбергера, начала листать его настольную книгу. Собственно, это была единственная книга здесь, и если где-то и стоило поискать ответ, так уж в ней.

Книга представляла собой нечто среднее между дневником и рабочим журналом. Первые страницы покрывали заметки в духе:

«Понедельник. Много думал о смерти, глядя на облака. Не преуспел».

Или:

«Воскресенье. Медитировал на камень и уснул. Работа убивает».

Через некоторое время характер заметок изменился, и Энрика нашла то место, откуда пошел перекос.