Палачи и жертвы

По моему глубокому убеждению, расширительное и, добавлю, превратное толкование закона произошло в Военной коллегии отнюдь не случайно и своими корнями уходит в инерционность нашего мышления, которое поворачивается гораздо медленнее, нежели эскадра старинных броненосцев. Массовому самосознанию российских граждан, на мой взгляд, органически свойственно, если так уместно выразиться, рубить хвост собаке не сразу, а непременно по частям. Причем вовсе не для того, чтобы продлить удовольствие. Рассуждать и действовать по–иному мы просто- напросто не умеем, нам это не дано. Для наглядности проиллюстрирую данный тезис общеизвестным примером. Вспомните, как у нас развенчивался культ личности Сталина. После XX съезда КПСС на душе у народа образовалась пустота, которую спешно требовалось чем–нибудь заполнить, ибо жизнь без слепой веры в харизматического идола казалась людям неуютной, вселявшей подспудную тревогу. И тогда раздули кадило по доброму дедушке Ленину — не помри тот в 1924 году, у нас бы, ей–ей, на базе нэпа были молочные реки с крутыми кисельными берегами. В годы застоя всплеск ленинианы вплотную дошел до идиотизма, а мудрость вождя восхвалялась чуть ли не со стадии внутриутробного развития. «Когда был Ленин маленький, с кудрявой головой…» Словом, чушь собачья. Но за подобного рода идеологические «товары широкого потребления» щедро платили, присуждали Государственные премии, и благодарный за бесперебойное обслуживание обыватель воспринимал их как должное. Понадобилось еще тридцать с лишним лет, чтобы истинный облик жесткого, безжалостного прагматика мало–помалу стал достоянием гласности на уровне непреложного факта.

Истории отечественной реабилитации присущи те же черты. Невзирая на ее грандиозные масштабы сразу после смерти Сталина, мы долго не отваживались взглянуть правде в глаза, а когда наконец набрались кое–какой смелости — принялись смотреть на прошлое сквозь пальцы, с боязливой оглядкой на общественное мнение. Чрезвычайно характерной представляется мне позиция власть предержащих в уголовном деле так называемого правотроцкистского блока, где Н. Бухарин и другие осужденные были полностью реабилитированы, а Г. Ягода оставлен виновным в том, чего не совершал. При этом академик А. Яковлев, в ту пору член Политбюро и председатель комиссии ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями 30–40–х и начала 50–х годов, с газетных полос признал, что Ягода невиновен в измене Родине, но за его оправдание, дескать, рука не поднялась. Объяснялось это, как мне кажется, элементарным недоразумением: мы в массе своей с упорством, достойным лучшего применения, по сей день продолжаем мысленно ставить знак равенства между реабилитацией и канонизацией, то есть причислением невинно осужденных к числу святых. Стоило, например, реабилитировать того же Бухарина, как тотчас пошла–поехала безудержная апология: с какой стороны ни глянешь, он прямо–таки душка, вернее не скажешь. Между тем, по многочисленным свидетельствам знатоков новейшей истории, на совести у Бухарина столько черных дел, что не сосчитать.

В этой связи должен отметить, что конструкция надзорного протеста по делу Абакумова, в 1990 году предложенная А. Катусевым, при всем ее несовершенстве была для того времени заметным шагом вперед. Но члены Военной коллегии положили ее, эту конструкцию, в основу вердикта, вынесенного в 1994 году, когда ссылки на привходящие соображения уже не звучат, из–за чего это выглядит, увы, несуразицей.

Быть может, обывательские представления не стоили бы того, чтобы задерживать на них внимание читателей, если бы не еще одно «но» — ведь они, эти самые представления, нет–нет и высовываются из действующих законов, а особенно часто — из подзаконных актов. Летом 1996 года сын Абакумова обратился в Главную военную прокуратуру с просьбой признать его жертвой политических репрессий. Не прошло и месяца, как в одной из московских газет появилась маленькая заметка — дети Берии и Абакумова, видите ли, добиваются льгот, положенных жертвам политических репрессий. По существу к тексту не придерешься, все изложено правильно, но настораживает интонация. А она, эта интонация, ничуть не противоречит действующим инструкциям, согласно которым жертвами политических репрессий признаются дети, находившиеся в местах лишения свободы и ссылки вместе с родителями, но лишь при условии, что их родители полностью реабилитированы. А если нет, то детей, представьте себе, признают не жертвами, а всего лишь пострадавшими, и вместо льгот им положена, извините, фига с маслом. Элегантное решение для государства, претендующего называться демократическим и правовым!