Палачи и жертвы

Второй событийный ряд из следственного дела Рухадзе касался его злоупотреблений служебным положением в корыстных целях. О том, что Николай Максимович предпочитал тратить не свои, а казенные денежки, говорит, например, такой факт: за годы его работы в МГБ ГССР за счет статьи 9–а «спецрасходы» на оплату услуг личного парикмахера и садовника министра израсходовано 19 тысяч рублей, на приобретение для него парфюмерии — 3 тысячи рублей, на книги, газеты и журналы — 11 тысяч рублей и т. д. Любовь к роскоши за чужой счет проявилась и в сооружении бассейна в доме № 34 по улице Хоштария, где он жил со второй женой и дочерью от первого брака. Чрезвычайно забавным выглядит объяснение Рухадзе по поводу целесообразности затрат на бассейн:

«Дело обстояло так: дом был закончен постройкой в 1948 году. Оказалось, что в нем не были предусмотрены противопожарные мероприятия. В таком положении дом оставлять было опасно… Мною было дано указание позаимствовать деньги на постройку бассейна из сметы дома отдыха МГБ, а затем вернуть средства из ассигнований АХО…»

Исчерпывающая аргументация, не так ли?

Рухадзе запускал руку в карман государства как в большом, так и в малом, но самый, пожалуй, нахальный способ казнокрадства он продемонстрировал в операции с домовладением, некогда купленным по дешевке для своего взрослого сына на дальней окраине Тбилиси. Когда Сталин поручил готовить ударные группы для заброски в Турцию, Рухадзе тотчас решил заработать. Уединенное расположение дома вполне подходило для его использования в конспиративных видах, благодаря чему Рухадзе переселил семью сына в большую по площади государственную квартиру, а дом за хорошие деньги продал… своему родному министерству.

Естественно, что на подобном криминальном фоне бездарность Рухадзе как бы меркла, не бросалась в глаза. Да и следствие ее особо не выпячивало, хотя кое–какие данные, подтверждавшие никчемность бывшего министра, все–таки приобщили к делу.

«По моему указанию в 1950 году были задержаны четыре 14–15–летних подростка–школьника по обвинению в поджоге пианино в одной из школ Тбилиси. Задержание их не было оформлено постановлением… Двое из числа задержанных были арестованы. Допросы этих подростков велись без участия родителей или педагогов, допрашивающие подсказывали им, какие показания хотят получить. В результате от этих детей были получены фантастические показания о их принадлежности к антисоветской организации и причастности к распространению в Тбилиси листовок. Несмотря на абсурдность показаний подростков, я распорядился задержать трех взрослых — родственников этих мальчиков (фамилии забыл). Взрослые вскоре были освобождены… По моей вине двое подростков незаконно содержались в тюрьме около года…»

О чем говорит это признание Рухадзе? О создании видимости хоть какой–то работы, о полнейшем пренебрежении к закону и, разумеется, о вседозволенности. Да и освободили этих школьников, наверное, только потому, что началось дело мегрельской националистической группировки Барамии, иначе их ждала «тройка» и лагерь на Колыме. В самом деле, если бы у министра госбезопасности Грузии было чем занять себя, то вряд ли он бы вмешался в историю с поджогом какого- то школьного пианино.

В этом отношении представляет интерес свидетельское показание полковника Бровермана, бывшего заместителя начальника секретариата МГБ СССР, осужденного в 1954 году по уголовному делу Абакумова и других:

«Примерно в течение 8 лет я имел прямое касательство к подготовке информации в Инстанцию о деятельности контрразведки «Смерш» и территориальных органов МГБ. За этот период из управления контрразведки «Смерш» Закавказского фронта и из МГБ Грузии не поступало никаких сведений, свидетельствующих хотя бы об одном факте серьезной и успешной работы служб, которые возглавлял Рухадзе».

Итак, эскизный портрет Николая Максимовича Рухадзе завершен. Палач, интриган, мздоимец, бездарь — вот в чем суть этой отталкивающей личности. Однако, по меркам Лубянки, этого было маловато, там непременно хотели проштамповать его как изменника Родины. Но здесь Рухадзе держался, что называется, до последнего, вынес пытку бессонницей, вдоволь насиделся в карцере и, как видно из его покаянного послания, неизменно отстаивал свою верность и преданность социалистическому отечеству: