Палачка

Вся операция — а сейчас было ровно шесть — должна была занять двадцать четыре часа. Уже через два часа в автобусе, где они, конечно, сядут вместе, он расскажет ей, как избавился от болезни и фальшивой любви, чтобы быть здоровым и чистым, когда встретит ее. Он ни секунды не сомневался, что на этот раз ему не придется мучиться от недостатка слов: они рвались из него, как породистые рысаки перед стартом. Поднимаясь рядом с ней в двухместном кресле по канатной дороге и показывая на уходящую от них землю, он скажет ей, что они сами сейчас оставляют позади себя свое прошлое и устремляются к жизни столь же чистой и неизведанной, как те белоснежные вершины над их головами. После обеда он со скромным видом будет кататься с другими по поляне; тем большее впечатление на нее произведет его блестящее мастерство, когда настанет решающий миг. За столом, ясное дело, он тоже сядет рядом с ней. Близнецы будут молоть какую-нибудь чепуху на темы спорта, Франтишек отпустит пару грубых шуточек, зубрила Альберт, конечно же, войдет в роль студента, изучающего проблемы питания, и оттарабанит выученные назубок способы выпечки хлеба, а Шимон выдаст свой обычный репертуар, состоящий из чавканья и рыгания; в этот момент он тихо скажет ей, чтобы после ужина, когда все выйдут покурить, она незаметно поднялась к ближнему сосняку, где он будет ждать ее. Под ногами у них зажгутся крошечные огоньки сигарет, а над головами вспыхнут мириады звезд. Девушка будет с трепетом ждать первого поцелуя, но он еще раз удивит ее. На великолепной живой сцене, обрамленной кулисами двуглавых вершин, он прочитает ей стихи, наполненные благоуханием подаренной ему розы. — Цветок любви в твоей руке…

Закончив декламировать, он сожмет ее руку и тут же полетит вниз, чтобы она могла полнее прочувствовать смысл этого поэтического послания. В идиотских общих играх участвовать, конечно, не станет. Пока столовая будет сотрясаться от лошадиного ржания, он спустится в подвал, где хранятся лыжи, со своим выжигательным прибором, снабженным комплектом иголок с батарейками (чтобы кроме психиатров и "зеленых беретов" его могли использовать врачи-дерматологи и хирурги для устранения жировиков), и увековечит свое стихотворение на ее лыжах — это будет его свадебным подарком.

Утром он даже не пошел на обязательную прогулку, чтобы сразу после обеда самым коротким маршрутом добраться до горной вершины над турбазой. Час он поднимался в гору, час шагал «лесенкой» и еще час карабкался по крутому склону пешком. Наконец, оказавшись на самом верху, он пристегнул лыжи и обернулся. Он ожидал увидеть нечто подобное, но все же отшатнулся: такая высота была привычнее для летчика, чем для лыжника. Тут он заметил, что далеко внизу по туристской тропе к турбазе движется школьная группа. Он попытался угадать, что произошло, когда, добравшись до верхней котловины, они воткнули лыжи в снег. Первой ли увидела она надпись на своих лыжах? Или ее обнаружил кто-то еще? Как восприняли это откровенное признание в любви будущие палачи и как — будущие учителя? Какова была их реакция? Зависть? Насмешка? А может, безграничное восхищение? Ради него он сейчас и собирался пустить в ход свое тайное оружие. Еще с минуту он выжидал, чтобы оказаться в поле их зрения в самый подходящий момент. Затем, как первобытный охотник, издал дикий вопль и оттолкнулся. Его увидели, когда со скального карниза посреди горы он, словно выпущенный из катапульты, почти пятидесятиметровым прыжком вылетел из тени на свет. Оранжевая ветровка свистящим факелом полыхнула на ветру, и в этот момент его узнали. На сей раз вскрикнули они, — но тут же онемели, словно наяву услышав хруст веток и костей, когда он исчез в овраге; но он уже взвился в следующем прыжке, перемахнул заросли сосняка, лихо приземлился и резко затормозил. Поднятое им облако снежной пыли медленно опадало на землю. Все увидели Рихарда. Он стоял, безмолвно улыбаясь. "Милый!.." — воскликнула Лизинка, бросилась к нему и, ни от кого не таясь, стала покрывать его лицо поцелуями. Незадолго до полуночи сам профессор Влк заказал бутылку шампанского и стал ждать боя часов, чтобы от имени всех собравшихся пожелать им счастья. Раздался один удар. Рихард удивленно поднял голову и посмотрел на циферблат. Была половина восьмого утра.

Он вскочил с пола как ошпаренный, побросал в дорожную сумку все, что попалось под руку, сорвал с вешалки оранжевую ветровку, схватил лыжи и ринулся вниз по лестнице. Влезть в набитый трамвай ему не удалось, а рисковать, ожидая следующего, не стал. Он мчался по обочине шоссе, голосуя каждой машине, но с расстегнутой сумкой и незапакованными лыжами производил впечатление буйнопомешанного. Так он пробежал через полгорода и явился к месту сбора, едва не падая в обморок. Ждали только его.

— Ну разумеется! — иронически произнес доцент Шимса. — Пан Машин!