Они свернули на одну из прилегающих улиц и поехали по отличной мощеной дороге сначала вниз, а потом вверх, потом опять вниз и снова вверх. Оливио не уставал крутить головой, рассматривая пейзажи. По левую руку вздымались высокие горы Верхней Кестальи, по правую в просветах меж горных склонов Внешней Гряды Монтесальвари иной раз мелькало море. Сама дорога шла через небольшие зеленые долины, укрытые садами, виноградниками и россыпью узких каналов с холодной водой с гор. Дышалось легко, очень уж чистый был тут воздух.
– Послушай, Оливио… ты сказал, что твой отец женился против своей воли, – осторожно спросил Робертино, убедившись, что друг пришел в хорошее расположение духа. – Но как? Он же все-таки тогда был уже графом Вальяверде, сам себе голова…
– А, это…– Оливио не расстроился и охотно ответил. – Видишь ли… насколько мне известно, папаша в молодые годы вляпался в тот самый заговор против короля, Мятеж Дельпонте. Его величество тогда был очень молод, но уже крут, и многим знатным дворянам это не нравилось. Ну ты знаешь – Орсинское восстание, рокош Вальди, ну и еще по мелочи. После того, как маркиз Орсино сложил голову на плахе за государственную измену, многие на время утихомирились, но затаили некоторую грубость и решили, что надо короля сместить и на трон посадить его брата-бастарда Сильвио.
Робертино кивнул. Он, конечно, знал эту историю. Официально в хрониках о Мятеже Дельпонте было написано немного и очень сухо: кто руководил, чего хотели, что из всего этого вышло и как покарали заговорщиков. Хотели понятно чего – отменить введенные королем «дворянские» налоги. Как же так – раньше дворяне никаких налогов не платили, а теперь изволь, за землю заплати, за торговлю тоже, и еще и военную подать! Король уперся, недовольное дворянство тоже. И началось… Граф Сальваро рассказывал своим детям обо всем куда подробнее, чем написано в хрониках. Сальваро всегда были верными вассалами королевского рода, и неудивительно, что, спасаясь от мятежа, юный король Амадео Пятый приехал именно в Кесталью, в Сальварию, которую и объявил своей временной резиденцией. Тогда заговорщики попытались на трон посадить королевского бастарда Сильвио, которого считали дурачком, легко поддающимся манипуляциям. А тот взял да и обыграл их: вступил в Корпус паладинов, сразу все обеты принес. И заявил, мол, что его долг – государственную измену пресечь и изменников покарать. И начал карать. Половину заговорщиков перебил, кое-кто из них испугался и побежал к королю на поклон, каяться и рассказывать, что, мол, они не виноваты, это все герцог Дельпонте. А герцогу Дельпонте уже деваться было некуда – слишком далеко зашел. Он таки убил Сильвио, а потом взял да и объявил себя королем. Кончилось это, конечно, предсказуемо плохо для Дельпонте: герцога в итоге казнили, его сыновей и племянников, замешанных в измене, тоже, а домен и титул передали его племяннику-бастарду, которого семья как раз собиралась было упрятать в монастырь, потому как сестрица герцога прижила сына от простого оруженосца, такой позор!.. Понятное дело, этот самый бастард был вовек королю благодарен и верен. Вот тогда-то король и заработал прозвание «Суровый».
– Хм, но отец ничего не говорил о том, чтоб граф Вальяверде как-то был в этом замешан.
– Так его потому и не казнили, что он, в общем-то, не успел в этом как следует замешаться. Когда старый Дельпонте королем себя объявил, то тут же назначил себе министров да генералов, и мой папаша, сам того не ожидая, вдруг сделался министром иностранных дел. Поскольку папаша был не дурак, он тут же понял, что ничего хорошего из этого не выйдет. Конечно, король ему очень не нравился, но так далеко заходить в этих делах он тоже не собирался. Так что он взял да и сбежал прямиком к королю, и сдал всех заговорщиков, начиная с Дельпонте и заканчивая какими-то столь же мелкими пешками, как и он, только не такими шустрыми и сообразительными, – поморщился Оливио. – Как сам понимаешь, этого всего папаша мне, само собой, не рассказывал, это я уже потом узнал, когда капитана расспросил о тех временах. Он тогда придворным паладином был, в личной охране короля состоял, много чего видел, еще больше слышал, и все хорошо помнит.
Робертино очень удивился. Представить себе Каброни, откровенничающего на подобные темы с простым младшим паладином, было практически невозможно.
– Ну надо же, с чего это Каброни тебе вообще на такие вопросы отвечал?
– Ну… он же меня в корпус принимал. Мне тогда ему пришлось всё рассказать, ну, почти все, без особых подробностей, – Оливио помрачнел. – Так что за такую откровенность он был должен мне несколько ответов на мои вопросы. И когда я захотел спросить, он ответил. Правда, потом послал сортир мыть – чтоб я не заносился, как он сказал.
– Хе, вполне в его стиле, – хмыкнул Робертино. – Понятно. Итак, граф Вальяверде поспешил выразить его величеству свою лояльность, а потом что было?