Паладины госпожи Франки

Один из кузнецов принял саблю, еще раз сунул в горнило и, вынув, погрузил в растопленное сало, которое зашипело и зачадило.

— Хорошо, сэр англ! Это будет настоящий клинок, на славу закаленный и более сильный, чем пороховое оружие, поверь мне. Я дарю его тебе. Хочешь попробовать, на что он способен?

Говоря это, Саир-шах кивнул одному из «огненных» подмастерьев. Тот, недолго пошарив в куче железного лома, назначенного к переплавке, вытянул за ствол искореженную аркебузу, я так полагаю, эпохи первых иноземных десантов; тогда делали такие — толщиной в руку и с дюймовыми стенками, чтобы не разорвало первым же выстрелом. Положил на наковальню.

— Что же ты, посол? Пробуй!

— Больно он легок, твой подарок, — пробурчал Стагирит. — Моя родимая железяка плотней ложится в руку.

Он вытянул из ножен свой палаш, неторопливо нацелился и нанес короткий, как будто небрежный удар. Ствол разломился пополам.

— Да, неплохо.

— А ты так можешь, властитель? Этим ножичком для фруктов?

Саир-шах с мягкой и укоризненной усмешкой повернулся к нему.

— Клинок, что тебе дарят, достоин лучшего прозвища, но должен еще его заработать. Не будь я дряхлый однорукий старик, я бы и в самом деле оказал ему эту честь. Но и моя слабая шуйца может кое-чем тебя удивить, сэр англ.

Шах подозвал Франку.

— Ты, христианка, не постыдишься открыться перед всем моим правоверным народом?

— Что же, я есть то, что я есть, — ответила она звонко. — Я — это мои дела, и если я не стыжусь их, то к чему мне смущаться самой себя?

Она раскутала с себя свою тонкую накидку, раскрутила, высоко поднявши на руке, и выпустила. Кисея начала опускаться, паря, точно белая цапля, но черный клинок Саир-шаха обрушился на нее сверху, настиг в полете и завертел в воздухе. Мне показалось, что сейчас он обмотает ею всю саблю, но наземь упали клочки, похожие на перья.

— Ловко сделано, — сказал Стагирит, нахмурившись, — куда как ловко. Так же, как всё, что вы предприняли по нашему поводу и против нас — вы и люди этой прекрасной госпожи. Но неужели никто из твоих воинов, шах, не повторит с помощью тюркского оружия то, что совершено европейским?

Даже я, с моим поистине мизерным опытом лэнского обхождения, понимал, что в своем кураже и бахвальстве англичанин преступил границы, и хуже того: знает об этом, но не может повернуть вспять от смущения. Он обидел и недооценил подарок, вынудил увечного и пожилого человека мериться с собой, а теперь еще и упорствовал в своей грубости.

— Высокочтимый повелитель открыл мне лицо и развязал голос. Может быть, он дозволит мне и ответить?

Конечно, это была Франка, с ее лучистым, переливчатым голубовато-серебристым взором и лукавой улыбкой на сочных губах. Саир-шах склонил голову, разрешая. Некая искорка перепрыгнула у него из одного зрачка в другой. Э, подумал я, он вроде бы те только не гневается ни на кого из обоих, а рад… Странно!

— Когда спорят двое мужей, женщине всегда охота поставить точку в конце их брани, — сказала она с двусмысленной интонацией. — Только я не хочу испытывать ни дареную саблю, ни ту, что уже вернулась на пояс шаха-отца… Яхья, сынок, я вижу, тебе отдали твою «девственницу» в двойной оболочке?

Он кивнул и снял саблю с пояса. Франка потянула за рукоять. Вышел клинок, серовато-матовый, испещренный тончайшей насечкой: звезды, гирлянды то ли цветов, то ли письмен. Переглянувшись с сыном, она надавила на выступ рукояти. Нарядная шелуха сползла, как старая змеиная кожа, и блеснула нагая, как бы чуть маслянистая, исчерна-синяя сталь.

— Тезка, подвиньте останки к центру чурбана и выровняйте, — шепнула она. И громче:

— Если Аллаху будет угодно решить спор между поклонником пророка Мухаммада и последователем пророка Исы, да вложит он свой замысел в мою руку!

Она приподнялась на носке, будто в танце, рука с клинком легко взмыла выше плеча, как, бывало, в «шахматном» зале, — замерла на миг. И со страшной силой, втягиваясь в безграничную пустоту, пала на самое массивное место железного ствола — там, где начинаются замок и курки.

Удар был столь точен, что аркебуза не шелохнулась. Тогда я дотронулся до нее, и половинки нехотя отделились друг от друга. Срез в этом месте был так гладок, что они слиплись.

— А на клинке — ни царапины. Такова заточка! — сказала Франка.

— Такова рука этой женщины, в которой воля Единого, — сурово промолвил шах. — Не она и не мы — Он ударил. Победы нет ни одному из нас.

Стагирит опустил голову. Потом встряхнул черным волосом и поднял глаза на старца.

— Я хочу отдать тебе свое имя, брат, — произнес он так веско, что все — и в доме, и на улице — обернулись к нему.