Паладины госпожи Франки

Да, так вот это человеческое создание, не помышляющее о бремени первородного греха, требует от мира, погрязшего в суетности и рабстве, чтобы он был достоин господа и чист от великого развращения: прямо здесь и немедленно. Именно поэтому Идрис пренебрег своим влиянием в Братстве Зеркала, боготворящем его; неуемная жажда создать новую и неоскверненную землю держала его в Лэн-Дархане; а когда он убедился, что леген Саир и не помышляет расстаться со своим шахством, — загнал себя в наш Гэдойн. И теперь уже здесь взыскует того, чего нет на свете.

Френсис, блаженный дурень, боится его прельстительных песен. А я готов биться о заклад на свою будущую кардинальскую скуфейку, что они, эти песни, не о человеческой любви, даже «Зейнеб», и совсем иной, не плотский хмель бродит в их ритме. Особенно в той, сложенной во имя моей Кати-Юмалы, Королевы Ужей:

«Я создан из огня, Адам — из жалкой глины,
И ты велишь мне пред Адамом пасть?
Что ж, сей в огонь листву сухой маслины,
Смиряй листвой его живую страсть.
О, не смиришь! Я только выше вскину
Свой алый стяг. Смотри: уж Твой Адам
Охвачен мной. Я выжгу эту глину,
Я, как гончар, и звук, и цвет ей дам.»

Видел я и кое-что похуже совместного музицирования. Уединившись в одном из малых покоев, они с непроницаемыми масками лиц, полузакрыв глаза, перебирают волосы друг у друга, сплетают и расплетают пальцы, складывая из них знаки некоей азбуки слепоглухонемых, словно им обоим в равной мере отказали все свойства обыкновенных людей.

Быть может, я святая простота, но всё же не страшусь нисколько. Ибо когда их отпускает, они говорят друг другу резкости.

— В этом доме, как и во дворце герцога, слишком много лишнего, — философствует Идрис. — Услады для всех чувств: звуки виол и лютней для слуха, тончайшие благовония для ноздрей; для услады языка — изысканные блюда; шелк, бархат и мягкий лен — нега для кожи. А человеку для жизни нужно лишь рубище — прикрыться от холода, корка хлеба — кинуть ее желудку и безграничный простор мысли.

— Для жизни? — возражает Кати. — Нет, для существования. Я имею в виду первые две вещи. Потому что вначале должна родиться жажда мышления, а уже потом — ощущение, что этот мир мешается, что от него надо освобождаться всё более и более: потом — безразличие, быть может… Но скорее — ощущение истинного мира под тленной оболочкой, которую мы склонны принимать за чистую монету, как бы — да! — «внешние ножны». А вы хотите втащить в рай за уши вечно несытое полуживотное.

— Которое прежде всего необходимо избавить от заботы о куске хлеба. Дайте человеку вдоволь того, что насущно, — и он устремит взор свой к звездам.

— Скорее — к большему куску хлеба в руках соседа.

— Адам по своей природе сходен с Богом.

— Странное рассуждение для мусульманина… Пусть так. Однако все его деяния упираются в невидимый потолок, и сфера его власти замкнута вокруг него. Он еще не сделался творцом на великой земле.

— Потому что над ним тяготеют и въедаются в его родовую память века нищеты. Освободите его, верните бедным то, что накоплено благодаря их усилиям.

— Допустим, я и мой Дэйн так и сделаем. Не будет моего дома и сокровищ, спасенных моим мужем. Не воплотится в явь новый Лэн: не сбросят свои покрывала колоссы в подземном зале. Искусство и культура держатся, грубо говоря, большими деньгами. А ваши любители корок и рогож… ах, это в идеале?… так вот, если им хватит разума не проесть деньги, понастроят себе хижины на месте дворцов. Чистенькие, светлые, просторные — но хижины! И не будет ничего, поднимающего душу ввысь. Так, как вы мечтаете, жили ученики мага Маздака. Такими были первые, самые лучшие из христиан, однако они к тому же видели Новый Иерусалим в небесах. Вы уверены, что ваши равные, равно бедные совершенные люди смогут увидеть там что-либо помимо большой хижины… или пустоты?

Она виртуозно корчит из себя аристократку, моя Катинка, так что моя внутренность не выдерживает и я вмешиваюсь:

— Говорят, что у некоторых народов Вест-Индии не было царей, но были дворцы и храмы, которые возводились во время, свободное от полевых работ.

— Царей не было — так были земные боги. Белые Инки эти. А это, кажется, еще хуже демонов, одухотворенных стихий вселенной, — легко парирует Кати мой неудачный выпад.

— Вот, вы признаете и сами, — Идрис поднимает на нас свои серебристо-серые глаза, полускрытые нежными веками. — Создает на земле грандиозное лишь владетель, царь, тот, кому под силу принуждать и грабить. Отдайте труженикам то, что они заработали, и у вас больше не будет возможности роскошествовать.