Палата № 7

Нет, палата № 7 имеет место не только в Москве. Не является она и недавним изобретением. Психиатрические меры были с нами столетиями. Наследие процессов над ведьмами, они представляют собой одно из проявлений перехода — в западных обществах — от теологического к светскому, и от магического — к «научному» методам социального контроля. Однако только после создания в современных обществах обширной психиатрической бюрократии недобровольная психиатрическая госпитализация стала одной из главных полицейских сил власти современного государства. Приписывать это зло только коммунизму или только капитализму было бы чрезмерным упрощением ситуации и бегством от проблемы.

И действительно, обращаясь к чеховской «Палате № 6», Тарсис признает, что понимает это. Чехов, сам будучи врачом, главным героем сделал не пациента, а психиатра — доктора Андрея Ефимыча. Доктор, как честный человек, вскоре понимает что не сможет вынести задачу, за которую он поневоле взялся. Затем он совершает смертельную ошибку, вступив в беседу с пациентом — как будто с сумасшедшим такое возможно! Следует драматическая развязка: психиатра объявляют безумным, помещают в отделение, и после избиения смотрителем он умирает от удара. До того, как его объявили сумасшедшим, чеховский психиатр говорит следующее:

Я служу вредному делу и получаю жалованье от людей, которых обманываю; я нечестен. Но ведь сам по себе я ничто, я только частица необходимого социального зла: все уездные чиновники вредны и даром получают жалованье… Значит, в своей нечестности виноват не я, а время… Родись я двумястами лет позже, я был бы другим.

Чтобы не упустить смысл «Палаты № 7», необходимо понимать два факта.

1. Ни недобровольная психиатрическая госпитализация, ни ее политическое применение или злоупотребление ею не были изобретены Советами.

2. За недобровольной госпитализацией скрывается фундаментальная логика, принятая по всему миру несколько столетий тому назад и широко признаваемая поныне. Согласно ей, «гуманно» и «полезно» лишать человека свободы — то есть, права, второго по значению, следом за правом на жизнь — на основании «душевного заболевания» (или потому, что такое «заболевание» делает его «опасным для себя и окружающих»); коль скоро это так, остается единственный вопрос — определить что такое психическая болезнь и как она устанавливается, или кто собственно болен.

Так, объясняет Тарсис, «было общепризнанно, — руководителями, врачами, идеологами, писателями, — что если человеку не мил социалистический рай, он — сумасшедший и его надо лечить». Каждое из современных государств на протяжении последних полутораста лет выработало собственные теории и определения безумия. Именно в этом политический и психиатрический анализ «Палаты № 7» должны прийти к одному и тому же: к лучшему пониманию светского общества, его бюрократий и методов социального контроля, и среди них — институциональной психиатрии.

Список известных людей, лишенных свободы при помощи психиатрического заточения, занял бы несколько страниц. Среди них были государственный секретарь Форрестол, губернатор Эрл Лонг, генерал Эдвин Уокер, Эзра Паунд, Эрнст Хэмингуэй и Мэри Тодд Линкольн в США; в Германии — Марга Крупп, жена Фрица Круппа, госпитализированная Кайзером за шум, поднятый ее жалобами в отношении гомосексуальных оргий мужа; в Австро-Венгрии — Игнац Земмельвейс, открыватель родильной горячки, оскорбивший коллег и общественность высказыванием взгляда о том, что эта болезнь вызывается грязными руками врача.

Совсем недавно люди верили, что рабство — хорошее установление, при условии что порабощению подвергаются те кто надо; в исторической последовательности, кем надо были побежденные на войне, затем язычники, затем негры. В конце концов, человечество пришло к выводу, что рабство — основополагающее преступление против человека, кого бы ни заносили в класс рабов, и по какой бы причине этого ни делали.

Я считаю недобровольную психиатрическую госпитализацию таким же основополагающим преступлением против человека. Ни одному взрослому человеку роль «больного» не должна быть навязана силой государственной власти. Единственное отклонение, в котором правительство должно быть способно обвинить человека — это нарушение закона. И когда его обвинили таким образом, он разумеется должен обладать всеми гарантиями, которые предусмотрела Конституция.