Палея Толковая

Более других изучен исторический компонент памятника. Это и понятно, потому что сюжетно текст выстраивается на исторической основе, а сама Толковая Палея долгое время воспринималась как произведение преимущественно историческое. Она и попала впервые в поле зрения исследователей как сочинение историческое, которое исследователи XIX в. склонны были сближать с летописью и хронографом, находя возможным производить прямое сравнение с этими литературными жанрами. Надо сказать, что по мере раскрытия тематико-смыслового разнообразия и синкретического богатства Палеи присущее ей историческое содержание стали рассматривать в тесной связи с богословским, полемическим, натурфилософским и другими планами произведения, т. е. во взаимосвязи с той проблематикой, которую вычленяли в составе памятника. Но на тот период, когда текст произведения ещё не был введён в оборот, а содержание его не подверглось углублённому и всестороннему исследованию, Палея квалифицировалась как «род Хронографа» (Н. А. Иванов)[1207]. Позднее эту мысль развил А. Попов[1208]. Некоторые основания для этого были, поскольку палейные тексты действительно пересекались с хронографическими: заимствованные из Палеи сведения включались в хронографические разделы по ветхозаветной истории, а в ряде случаев, как справедливо подытожил И. Я. Порфирьев, хронографы «начинаются Палеями»[1209].

Сегодня, когда выделена особая, Хронографическая, редакция Палеи и текстологически прослеживаются заимствования палейных фрагментов в состав хронографов и обратно, одна из первых оценок Палеи не представляется чересчур экстравагантной, хотя совершенно ясно, что данная характеристика не может быть признана исчерпывающей и полной, а указывает лишь на одну из специфических особенностей анализируемого памятника[1210].

На общие места в Палее и в «Повести временных лет», по-видимому, первым указал М. А. Оболенский, который квалифицировал Палею как греческий памятник, использовавшийся древнерусскими книжниками при создании летописи[1211]. В. М. Ундольский подверг заключения Оболенского критике. Он не нашёл убедительных подтверждений в пользу древности Палеи и не посчитал возможным относить данный памятник к числу источников Нестора[1212]. Убеждение о связи Палеи с «Повестью временных лет» тем не менее прочно укоренилось в научной литературе, хотя характеру взаимоотношений текстов обоих памятников давалось разное объяснение.

Большое внимание сходным местам в летописи и в Палее уделил М. И. Сухомлинов, который посвятил целый раздел этой теме в своём монографическом сочинении «О древней русской летописи, как памятнике литературном»[1213]. Бесспорной заслугой М. И. Сухомлинова является то, что он впервые подошёл к Палее как особому, не тождественному хронографам памятнику, специфическим отличием которого является соединение ветхозаветной истории с апокрифическими добавлениями и антииудейской полемикой[1214].

Мнение М. И. Сухомлинова о воспроизведении Нестором исторической фактуры Толковой Палеи развили в своих наблюдениях над содержанием памятника В. Успенский и И. Я. Порфирьев. Причём первый из них, констатируя совпадения палейных мотивов с «Речью философа», обращал внимание на то обстоятельство, что сходство не ограничивается только содержательной стороной, но простирается «до буквальности в выражениях»[1215]. К аналогичным выводам пришёл И. Я. Порфирьев: «Апокрифические подробности о ветхозаветных лицах и событиях, вставленные в первой русской летописи в проповеди греческого философа перед князем Владимиром, заимствованы не из Хроники Амартола или Малалы, у которых совсем нет многих из этих подробностей, а из Палеи, где они изложены в том же виде и почти в тех же выражениях, как и в летописи»[1216].

С критикой мнения М. И. Сухомлинова о заимствовании Нестором из Толковой Палеи выступил Н. С. Тихонравов. Учёный считал, что исторический материал попал в летопись, не из Толковой, а из Исторической Палеи, которую в отличие от Толковой он называл Малой Палеей и которую он соотносил с краткой редакцией Палеи по описанию Румянцевского собрания А. Х. Востокова[1217].

На новый уровень проблему взаимоотношений палейных исторических свидетельств и фактуры «Повести временных лет» поставил А. А. Шахматов. Сопоставление двух версий священной истории служили исследователю исходной базой для осуществления его основных изыскательских задач, которые в данном конкретном случае сводились к выявлению взаимоотношений палейных и летописных текстов. В этом контексте осуществлялся анализ редакций Палеи, на основании которого был выделен гипотетический извод, который мог находиться в руках летописца[1218]. На первый взгляд, А. А. Шахматов продолжает линию М. И. Сухомлинова, но на деле он демонстрирует совершенно иной подход к решению проблемы, разделяя лишь мнение о влиянии Палеи на летопись[1219].