Палеонтология антрополога. Том 3. Кайнозой

Сейчас у нас уже есть достаточно полная последовательность ископаемых людей, весьма плавно перетекающих из формы в форму, настолько непрерывная, что это создаёт проблемы для выделения видов. Удобно было в конце XIX и начале XX века, когда был известен один питекантроп, один гейдельбержец, пара неандертальцев и несколько кроманьонцев! Жизнь антропологов была прекрасна: находки стройно ложились в единый логичный ряд (справедливости ради стоит отметить, что уже в момент появления первых находок были выдвинуты все возможные гипотезы отношения их друг к другу и к современным людям, так что следующим поколениям учёных оставалось лишь отвергать одни и подтверждать другие). Нынче же, когда число окаменелостей исчисляется тысячами и каждый отдельный антрополог обычно даже не знает о существовании каждой, древние люди слились в одну огромную эволюцию, в потоке которой невозможно прочертить объективные границы видов. Крайние формы надёжно отличаются, а промежуточные изменяются слишком постепенно. Не было, например, момента, когда бы папа и мама питекантропы родили дочку или сыночка гейдельбергенсиса. К тому же с некоторого момента люди стали расселяться по планете, и география добавляет своих сложностей. Например, африканские питекантропы морфологически надёжно индивидуально неотличимы от яванских, то есть, если у антрополога в руках окажется череп, про место находки которого ничего не известно, то лишь по строению определить это место находки нереально. Однако статистически те же африканские питекантропы всё же несколько иные, нежели синхронные яванские.

Люди часто склонны считать, что их собственная эволюция – это что-то особенное, совсем не такое, как у каких-то там животных. Однако палеонтология показывает обратное. Каждый следующий вид людей появлялся в ходе очередной перестройки биосферы и смены фауны. Сложностей хватало ровно настолько, чтобы и не вымереть окончательно, но и не остановиться в развитии. В плейстоцене люди резко поменяли экологическую адаптацию: обретя культуру, из собирателей-вегетарианцев они стали всеядными и, более того, хищниками, причём самого высокого трофического уровня. Количество костей людей со следами зубов леопардов и медведей резко снижается, а число костей зверей с надрезками от орудий – резко возрастает.

Чрезвычайно показательно крайнее сокращение разнообразия хищников в плейстоцене. Если сравнить число видов олигоценовых, миоценовых и плиоценовых хищников и современных, то становится грустно. Человек оказался настолько мощным конкурентом всем подряд, что сохранились либо мелкие охотники на мышей, либо минимально специализированные и очень немногочисленные крупные мясоеды.

Маленькая тонкость