Палестинский роман

— Спасибо большое. Но выполнять медсестринские обязанности в свободное от работы время — это неправильно.

— Не беспокойтесь. Никаких особых навыков тут не потребовалось…

— Послушайте, — прервал ее Кирш, сам удивляясь такой поспешности. — По поводу этой вашей поездки. Вы не против, если я к вам присоединюсь? Росс дал мне пару недель, а доктор Бассан наказал ходить и…

— Я подумаю, — строго сказала Майян.

У Кирша вытянулось лицо.

— Ну конечно, вы можете поехать, — рассмеялась девушка, — только пообещайте, что не привезете с собой Ротшильдов. А то мне будет стыдно.

— Знаете, — сказал Кирш, — у вас отличный английский.

Майян улыбнулась:

— Перед приездом сюда я полгода прожила в Дублине. В Ратгаре. — Она произнесла «р» очень раскатисто, и Киршу показалось, будто это самое прекрасное место на земле. — Вы там бывали? Там большой еврейский квартал. У моей тети булочная на Уолворт-роуд. Рядом с пабом «Бык и зяблик».

— Вы ходили туда?

— Еврейская девушка в пабе? Соседи бы не одобрили.

— Да уж.

— Так что я туда заглядывала, только когда очень хотелось выпить.

Кирш рассмеялся. Ему захотелось поцеловать Майян, но лицо Джойс встало перед ним немым укором, и, хотя в данную минуту она была ему ненавистна, он сдержался.

— Так когда едем?

— Следующий автобус завтра вечером, после шабата.

— Хорошо, встретимся на остановке.

Майян пошла прочь, но вдруг остановилась и обернулась к нему:

— Что за женщина была в машине?

— Жена одного человека.

— Вы ее любите?

— Думал, что люблю.

Майян кивнула, словно приняв ответ, пусть и не вполне удовлетворительный.

— Тогда до завтра, — сказала она.

Кирш провожал ее взглядом, пока она не свернула за угол, а затем поднялся в комнату. К двери был кнопкой пришпилен конверт. Кирш сунул его в карман брюк. Он прошел к кухонному столу, зажег свечу и опустился на стул. Разорвал конверт и достал из него лист бумаги, выглядевший как официальное письмо, но покрытый торопливыми каракулями: «Слышал, вас нет дома. Хороший знак. Мне надо с вами поговорить. Дело довольно срочное. Пожалуйста, свяжитесь со мной при первой возможности. Росс».

Кирш скомкал письмо и швырнул в угол.

31

В кузове «форда» с откинутым верхом лежала картина Блумберга, обернутая грубой мешковиной. Машину Блумбергу любезно одолжил Фредди Пик. С машиной проблем не было. У «паши» оставались еще «роллс-ройс», два «воксхолла» и «санбим», и он знал, что как только губернатор получит картину, тотчас отправит «форд» обратно — в этом смысле на Росса можно было положиться.

Блумберг въехал в Иерусалим поздним утром. В городе ощущалось военное присутствие: возле Дамасских ворот на том месте, где обычно стояли торговцы с корзинами инжира и слив, дежурили два бронеавтомобиля. Блумберг обогнул стены Старого города и свернул на Яффскую дорогу. После безмолвия пустыни деловитая суета покупателей у магазинов наводила на него уныние. Не радовал и современный пригород с домиками, крытыми черепицей, по обе стороны оживленной улицы. За исключением пары зданий Иерусалим вне стен Старого города для сентиментального человека — одно сплошное разочарование.

Прежде чем ехать домой в Тальпиот, он решил заглянуть в «Алленби» выпить рюмочку-другую. Оставил машину у гостиницы, вместе с картиной. В это время дня в баре обычно пусто, хотя уже скоро, ближе к полудню, начнет набираться народ: американские банкиры и голландские инженеры, специалисты по сельскому хозяйству из Франции и немцы, торгующие оборудованием — в общем, все, кто наживается на новой Палестине. Но и у него тоже теперь есть задание. Блумберг похлопал по карману рубашки. Пуговица лежала на месте, завернутая в клочок холстины.

Он подошел к высокому суданцу-привратнику во всем белом и попросил его присмотреть за машиной и ее грузом. В холле он заметил Джорджа Сафира, репортера англоязычной газеты «Палестинский бюллетень». Тот о чем-то увлеченно беседовал с бородачом в черной рясе — Блумберг решил, что это армянский архимандрит. С Сафиром он познакомился на одном из сборищ у Росса. Журналист, только приехавший из Англии, изъявил желание написать о Блумберге и его иерусалимских картинах, но дальше разговоров дело не пошло. Начальники Сафира, редакторы «Бюллетеня», потеряли к Блумбергу интерес, когда до них дошли слухи о том, что он вместо сионистского заказа рисует местные церкви.

Блумберг хотел молча пройти мимо Сафира, но тот вдруг обернулся к нему, словно только его и ждал:

— Марк!

Сафир встал, они обменялись рукопожатиями.

— Когда вернулись? Как там великие храмы? Росс успел всем нахвастаться, что скоро станет владельцем шедевра.

— Сегодня утром, приехал сегодня утром. — Из-за долгого молчания голос не слушался Блумберга.

— Сейчас я угощу вас, пропустим по рюмочке, и вы мне все подробно расскажете. Вы в бар надолго? — Сафир повернулся к священнику: — Ах да, прошу прощения, это отец Пантелидис. Отец, это Марк Блумберг, художник.

Значит, не армянин, а грек.