Палящее солнце Афгана

   После окончания фактически безрезультатной операции, Ваханов пригласил капитана к себе на обед, во время которого тот рассказал случай, происшедший в одной из частей, чем заинтересовал всех мужиков. К командиру части попросился на прием афганец из соседнего кишлака с претензией: почему его дочь вернули домой раньше намеченного срока. Командир был в недоумении – он об этом ничего не слышал. Оказалось, два прапорщика заключили с крестьянином устный договор, что он отдает им, за определенную плату, дочь на полгода, а продержали только четыре месяца. Чем закончился инцидент, Володя не знает, но способность военных из среды прапорщиков к выявлению своих низших качеств и вожделений поразительна. Их приспособляемость к новым условиям была известна во всех войсковых частях.

    По дороге колонны, колонны, колонны, мчатся навстречу, советские и афганские и одинокие «бурбухайки». Пыль афганская непроницаемой стеной висит в воздухе.

   Советник с переводчиком едут в Хульм. Вчера там сцепились две банды, стреляли всю ночь. Вдоль дороги пасутся ишаки, верблюды и маленькие верблюжатки. Интересные. Можно долго смотреть на них. Верблюды здесь мельче лагманских и с одним горбом. В Лагмане все двугорбые. «Шурави» им даже кличку дали «Афанасий», но они не откликаются, а презрительно-надменно отвернувшись, жуют свою жвачку. Им даже в голову не приходит, что гости, позванные их хозяевами для помощи, могут обидеться.

   В Ташкургане встречал приехавших начальник местного царандоя. Он знал слабость «мушавера» и приготовил целый поднос крупных и спелых гранат, выращиваемых здесь. У восточных людей почитание начальства в крови. Советник не отказался, чтобы не обидеть радушных полицейских, но съел неприлично много.

   Осень решительно заявляет о своих правах. Желтеют листья. На небе появились облака. С каждым днем становится холоднее. Утром градусник на отметке +10. В Самангане почему-то холоднее, чем в Мазари или в Кабуле. Все северные люди попростужались, а местные – чувствуют себя прекрасно в галошах на босу ногу. Афганцы одеваются без претензий: рубашка до колен ситцевая и такие же широкие шаровары. Летом спят, где придется, могут прямо на улице, у дороги. Накрываются тряпкой с головой, на которой и носят ее (чалма) и спят, не обращая внимания на проезжающие машины. Когда очень холодно ходят в одеялах, не испытывая неудобств. Малочисленные крестьяне что-то копают. Земли много, но не вся обрабатывается. Ее бы только поливать и собирать двойной урожай, но некому – все воюют. Используемые посевные площади разделены на прямоугольники и квадраты, между которыми перемычки уступами и пропускают воду из арыка, постепенно заполняя то один, то другой. Одни заканчивают убирать хлопок, до пяти урожаев в год, другие собирают на необозримых просторах необработанной земли верблюжью колючку и везут ее продавать на базар.

   Ваханов не меняет своего ритма жизни: утром небольшая пробежка, гимнастика, колка дров, завтрак и спецотдел. Все свои энергии направил на изучение провинции и за три месяца знал Саманган, как Лагман за год. Занимался в основном, организацией работы и не разменивался на личную связь с агентами, как в предыдущей провинции. Не было такой необходимости, а с приходящими из банд, встречался в спецотделе. По окончании рабочего дня – его продолжение в виде анализа проделанного, справок, отчетов и другой писанины. Показатели максуса за квартал значительно улучшились. Для успешного труда ключевое значение, по убеждению Еремея, имело понимание и поддержка старшего советника. От этого рождался стимул и устремление к работе. Важную роль сыграли и взаимоотношения с подсоветным, серьезном и вдумчивом руководителе. Он благодарил за помощь мушавера, которому не раз приходилось самому подгонять некоторых сотрудников. Хотя оперативники и стараются, но как-то равнодушно – нет экспрессии в работе и должной ответственности. Не получилось, ну и не надо. Непрошибаемые. На первый взгляд, темные, не понимают, а копнуть поглубже: их устраивает это положение. Зарплату получают, сытые. Первое время обращались к Еремею – мушавер саиб (господин советник), но пришлось запретить. Слово «господин» в социалистической России было тогда ругательным словом. Как можно сказать: господин коммунист? Какой я тебе господин? Я тебе товарищ, «приходи, я чай пью – садись со мной чай пить». Потом остановились на том же обращении, что и в Лагмане – «инженер Еремей».