Палома

– Они привезли с собой кучу вещей – сундуки, коробки, лампы, мебель, ковры – и купили этот большой дом, а мамзель Тереза поселилась вместе с ними. Три недели кипела работа, обустраивались с размахом. Марсель объявил, что нужны каменщики, маляры, прислуга и что хозяйка отнюдь не скупится при оплате. Через три дня меня взяли на работу. Дом превратился во дворец.

Бернадетта встала, взяла несколько бобовых стручков и стала их лущить.

– Ну, и что дальше? – я ловила каждое ее слово.

– А что дальше? Люпен показал мне, как накрывать на стол, растолковал, какие блюда любит мамзель Вера, и взял с меня страшную клятву, что я не стану болтать о том, что тут происходит.

Я дрожала от волнения. История захватила меня.

– Люпен сказал тебе, зачем они приехали?

– Он сказал, что мамзель Вера получила наследство. Видать, она решила им воспользоваться. И правильно сделала, где это видано, чтобы за катафалком тащили сейф? Колетт искала работу, и я рассказала ей про мастерскую. Был конец лета, сезон вот-вот должен был начаться.

Я задумчиво отправила в рот кусок хлеба. Взять и приехать сюда жить, надо же! Бернадетта оторвалась от своих бобов, ее глаза заблестели.

– Однажды вечером я слышала, как мамзель Колетт разговаривала с Люпеном о цирке, в котором он раньше работал.

– В цирке? – застыла я с набитым ртом.

– В цирке.

Бернадетта осталась довольна произведенным эффектом.

– Его нашла там мамзель Вера. Он выполнял силовые номера или что-то в этом роде. Мамзель Вера решила, что он очень красивый, и они вместе уехали.

– Даже так?

– Даже так.

Во всем этом не было ни логики, ни смысла. Хотя, если задуматься, этот дом сам по себе напоминал цирк под управлением учительницы и кучки эксцентричных артистов с пристрастием к бутылке.

Бернадетта помрачнела.

– Мой Робер не хотел, чтобы я здесь работала. Он говорил, что мамзель Колетт чаще ложится в постель, чем коза машет рогами, и что они для меня неподходящая компания.

Наступила тишина. Был слышен лишь звук бобов, падающих в миску.

Бернадетта заговорила о своем замужестве, далеко не сказочном. У старины Робера была тяжелая рука, но кухарке и в голову не приходило жаловаться. Так уж было заведено, и с этим просто надо было смириться.

Пробили часы, напоминая, что пора отправляться на мессу.

Рассказ Бернадетты только распалил мое любопытство. Учительница. Мадемуазели. Шампанское и Молеон.

Вскоре я узнаю больше. И поблагодарить за это нужно будет не Бернадетту, а попугая.

23

В тот вечер я вернулась домой одна. Колетт отправилась на свидание к молодому рабочему с ангельской улыбкой, с которым она уже несколько дней обменивалась многозначительными взглядами. Люпен и мадемуазель Вера поехали на машине к морю, чтобы купить корзину свежих устриц, несколько крабов и ящик «Жюрансона». Мадемуазель Тереза была в школе, Бернадетта – на кухне. Дом казался непривычно тихим.

Я принесла из мастерской несколько подошв, ткань, иголку и нитки. Мне хотелось попробовать сшить эспадрильи по своим рисункам. Начать я собиралась с дерзкой модели в пару к элегантной шляпке, которую я видела накануне во время мессы.

Поскольку руки были заняты, дверь в спальню я открыла толчком бедра. А там были перья – на ковре, на кровати, на комоде. Повсюду перья. Будто кто-то распотрошил перину.

Гедеон.

Я стала звать Дон Кихота, заглянула под кровать, в шкаф. Его нигде не было.

О Господи! Если мой кот навсегда заткнул виконта, нас точно выгонят! Мадемуазель Вера обожала птицу почти так же, как Люпена.

С колотящимся сердцем я двинулась по дорожке из перьев, которая привела меня к лестнице. Верхний этаж был заперт, там никто не жил. Я взлетела по лестнице на чердак и толкнула полуоткрытую дверь. Через люк проникал слабый свет, в его луче танцевали пылинки. Комната была заставлена сундуками, корзинами и шкафами. Полный кавардак.

– На помощь! На помощь! – кричала птица, сидящая на необычном искривленном манекене.

А внизу Дон Кихот с торчащими изо рта перьями, задрав нос, ждал своего часа.

– На помощь! На помощь! – повторял Гедеон.

Бедный виконт утратил все свое великолепие. Повсюду сквозь остатки перьев просвечивала голая кожа, цел был только хохолок, из-за чего казалось, что на нем надет чепчик. Я взяла его на руки и стала гладить, ругая Дон Кихота, который тут же убежал с разочарованным видом.

– На помощь! На помощь! – продолжал тараторить Гедеон, дрожа в моих руках. Кот напугал его до смерти. Что я скажу мадемуазелям? Я подобрала с пола несколько перышек и попыталась пристроить их в то, что осталось от роскошного наряда попугая, дабы вернуть ему хоть какое-то подобие элегантности.

Все напрасно. Бедная птица была похожа на метелку для пыли. Поверят ли мне, если я поклянусь, что Дон Кихот тут ни при чем?