Палома

В ответ она пожала плечами и неопределенно махнула рукой. Ее безразличие было так же невыносимо, как вопли попугая. Я начала закипать. Меня вот-вот выгонят из дома, а ей все равно!

– Конечно, для тебя это ерунда! – выкрикнула я дрожащим от волнения голосом. – Тебе нечего бояться! Ты тратишь всю свою зарплату на платья, а содержит тебя… проститутка!

Колетт подняла голову и бросила на меня испепеляющий взгляд.

– Проститутка? – раздельно произнесла она.

Я покраснела. Заикаясь, начала бормотать извинения. Внезапно мне стало ужасно стыдно.

– С каких это пор ты используешь такие слова? – Колетт, подбоченившись, встала передо мной.

По моей спине пробежала дрожь. Колетт уставилась на меня недобрым взглядом, ее челюсти были плотно сжаты.

– Мадемуазель Вера не заслужила, чтобы ее называли тем ужасным словом, которое ты только что произнесла, – сказала она ледяным голосом.

И тогда, со слезами на глазах, я рассказала ей все. Перья, котенок, сундуки. Платья, украшения, фотографии. Агрегаты…

– Агрегаты?

Колетт расхохоталась.

Я покраснела. Колетт, снова став серьезной, пристально посмотрела на меня. Видно было, что она колеблется. Достав из кармана сигарету, она зажгла спичку, выпустила длинную струю дыма, после чего сказала:

– Ты никогда не знала мужчин, не так ли, Палома?

Я промолчала. В каком смысле «не знала»? Был Паскуаль – герой моих целомудренных романтических грез. Но правда заключалась в том, что на тот момент я была примерно такой же раскрепощенной, как монахиня во время молитвы. Как ты, наверное, догадываешься, долго такое положение вещей не продлилось.

Колетт лежала на моей кровати, зажав в губах сигарету. Глядя в окно, в этом уединенном доме, скрытом от всего мира среди полей и лесов, в самом сердце Страны Басков, она воскрешала в памяти покинутый ими Париж. Париж роскоши, скандалов, удовольствий и страстей.

25

Мадемуазель Вере Колетт была обязана всем.

Они познакомились однажды летним вечером в театре. Их представил друг другу некий господин Берган. Старый и уродливый, шестидесяти лет от роду, банкир по профессии, обманщик по призванию.

– Я отдавала ему свою молодость, а он взамен выводил меня в свет.

Глубокая зелень ее озорных глаз на мгновение затуманилась в дыму сигареты.

– Это он познакомил меня с кабаре. Он знал, что я – поклонница маркизы, слежу в прессе за всеми ее похождениями, могу перечислить имена всех ее любовников, восхищаюсь ее богатством и независимостью. Всем тем, чего у меня не было, Палома! В тот вечер она играла главную роль в мюзик-холле. Я до сих пор вижу ее, усыпанную жемчугом и алмазами, с рубинами на пальцах. На голове – диадема изумительной красоты. В ушах – два крупных бриллианта. Ты бы их видела, Палома! Огромные. Белые. Сверкающие.

Передо мной словно наяву предстала мадемуазель Вера в платьях и украшениях, которые я обнаружила на чердаке. Изящная и ядовитая лиана, чувственная, завораживающая.

– Вера была королевой всего Парижа. Ее имя постоянно мелькало на первых полосах газет. Любовница Наполеона III, короля Португалии, русского царя… о ней ходили самые безумные слухи! Когда я впервые увидела ее вживую, меня словно молнией поразило. Как будто я ее всегда знала. Это так странно. В тот день я пообещала себе, что буду одеваться как принцесса – и пусть за все платят мужчины повлиятельней. Не такие, как этот старый сморчок Берган!

Колетт улыбнулась этому воспоминанию.

– Я сразу поняла, что Бергану она снится каждый день. По утрам он посылал ей охапки свежих цветов и убил бы отца с матерью за одну только ночь с ней. Но Вера не отдавалась кому попало. И бедный старик подумал, что сможет заставить ее ревновать ко мне! В то время я была никем, просто лореткой. Мы жили вчетвером, спали на одном соломенном матрасе в крошечной комнате, которую даже не на что было отапливать. Мне повезло найти работу у Эмильены, прачки на улице Лепик. А для того чтобы скоротать время и раздобыть немного денег, был старый Берган.

В спальне клубился сигаретный дым. Я взглянула на Гедеона, сжавшегося в комочек у меня на руках. Спит.

Своих родителей Колетт никогда не знала, совсем маленькой ее отдали кормилице, а затем консьержке, искавшей дополнительный заработок. В пятнадцать лет она стала помощницей прачки. Под ее усталыми руками в холодной воде проплывала одежда богачей – белье, платья, корсеты. Так родилась страсть Колетт к нарядам.

– В тот вечер мне в руки попала рубашка великосветской дамы, сшитая из кружева шантильи. Берган пригласил меня на ужин в «Амбассадор». Там собрался весь цвет Парижа – Парижа кабаре, кокоток и мужчин, которые любили поразвлечься. Мне досталось место рядом с Лорой де Шифревиль. Лора коснулась моей рубашки: «О, шантильи! Шикарная вещица!» Я призналась, что рубашка не моя.

Колетт была озорной, бойкой, веселой. Нетрудно догадаться, какое впечатление произвело ее первое появление в свете.

– Лора рассмеялась, окунула свои унизанные перстнями пальцы в шампанское и обрызгала мои волосы со словами: «Ты далеко пойдешь! Всех нас оставишь позади, гарантирую! Нарекаю тебя Колетт де Шантильи!»