Палома

Я узнала картонную папку, которую мне пришлось оставить у Герреро после того, как я выколола Санчо глаз. Из нее на меня смотрели мои первые годы в Молеоне. По-детски неуклюжие наброски. Яркие, эксцентричные. Среди них было и несколько вполне удачных. Пара на танкетке, украшенная перьями, которая так понравилась хозяину. Эспадрильи с усами, на которые меня вдохновил Дон Кихот. Розовая модель с вышитым пятачком, которую я посвятила Жанетте. В этих рисунках ко мне как будто вернулась Колетт и наша молодость, наполненная безудержным смехом. И та юная ласточка, какой я когда-то была.

– Кармен… – прошептала я, изо всех сил стараясь сдержать нахлынувшие эмоции.

В последние недели во время нашей ночной работы у нас с ласточкой была возможность поговорить. Она извинилась, я простила. Она поблагодарила меня за заботу об Анжель. За то, что я дала ее дочери свободу, которой она сама была лишена. Бедная женщина пережила с Санчо настоящий ад.

– Теперь все позади, – сказала она.

Я смотрела на нее, не понимая.

– Он больше не будет нас донимать.

Она помолчала. В ее взгляде мелькнуло что-то такое, от чего у меня по спине пробежал холодок.

– Пожар… – проговорила она.

К чему она клонит?

Я огляделась. Пепел. Обломки. Моя разрушенная жизнь. Так это Санчо поджег мастерскую?

Кармен кивнула. Подавленная. Отрешенная. Она колебалась. Подбирала слова.

– Мы поссорились. Как обычно. Но на этот раз зашло слишком далеко. Я сказала, что ухожу от него. Буду жить с Анжель. Уволюсь из мастерской Герреро. И…

Она вздохнула.

– И предложу тебе свою помощь.

Она опять замолчала.

– Услышав твое имя, он взбесился. Сказал, что Анжель – обычная проститутка, как и все остальные, кто там работает. Что все они заслуживают гореть в аду… Он вернулся через час, от него несло бензином. Взгляд был совершенно безумный.

Она подняла на меня глаза. Я смотрела на нее, потрясенная.

Санчо поджег мастерскую! Даже не проверив, есть ли кто-то внутри. Жанетта, Симона, Анжель. Его дочь. Чудом обошлось без жертв! Этот человек просто псих.

– Я все поняла, только когда стали прибывать пожарные, – продолжила Кармен. – Но было уже слишком поздно. Пламя уже было видно от церкви.

Несмотря на весь ужас этой истории, у меня отлегло от сердца: Роми была ни при чем!

Лицо Кармен застыло, голос стал приглушенным:

– Я вышла как раз в тот момент, когда Марсель припарковался перед домом.

Марсель? Он-то тут при чем?

Я вспомнила вечер, когда произошла трагедия. Мы все сидели у камина, слушали мадемуазель Веру и… Марсель куда-то уходил. Дважды. Сначала за сухим молоком. А потом… Может быть, он встретил Санчо в городе?

– Esta guarra, hijo de… Сукин сын…

Кармен плюнула на пол. Санчо был одержим нашей мастерской.

– Хромая испанка – орудие дьявола! – кричал он. – На костер ведьм!

Я не могла в это поверить. Марсель, должно быть, слышал об угрозах старого пьяницы. И все понял, увидев пламя.

Я ждала, что Кармен продолжит рассказ. Но она не произнесла больше ни слова.

Санчо не вернется.

68

От Роми тоже не было никаких вестей.

Лишь ближе к лету мы получили от нее письмо, полное восклицательных знаков, что выдавало ее восторженное состояние. Твоя мама снова обрела свободу и воплощает в жизнь свои мечты. Она встретила мужчину. Звездного агента. Он говорит, что у нее талант. Что он поможет ей пробиться на сцену. Она берет уроки. По вечерам он водит ее в рестораны. Город Света! Есть ли на земле место прекраснее? Накануне вечером она ужинала в чудесном ресторане! Пила шампанское и думала о нас. Она надеется, что с малышкой все хорошо. «Передайте Лиз, что мама ее очень любит! Даже больше, чем музыку, и даже больше, чем Париж!»

Я сохранила все ее открытки, все ее письма. Иногда я перечитываю их и думаю, что же нам следовало тогда сделать. Поехать к ней? Заставить ее вернуться? Она была больна, Лиз, а мы слишком сильно любили ее, чтобы разрушать ее мечты.

Тем временем ты росла. Очаровательная куколка с темными локонами и зелеными глазами. Люпен, Колетт, Тереза, Вера, я – все мы заботились о тебе. Для всех нас, за исключением твоей бабушки, это было впервые. Никому из нас еще не доводилось видеть, как растет ребенок. Мы узнавали все вместе с тобой. Твои повадки, любимые блюда, детские горести. В наших глазах ты была восьмым чудом света. Ты переходила из рук в руки и радостно кричала, когда Люпен сажал тебя на плечи. Гедеон учил тебя петь, Тереза читала стихи. Все мы восхищались твоими успехами. Первый зуб, первый шаг, первое слово. Бернадетта назначила тебя своим сушефом. В промежутках между нагоняями Марселю, который лез пальцами в кастрюлю, она учила тебя готовить баскский пирог. Может, интерес к кулинарии возник у тебя благодаря времени, проведенному с ней на кухне? Мне хочется в это верить.

Мы с Колетт иногда брали тебя в мастерскую. Новое здание было в два раза больше того, что сгорело. В лучшие годы у нас работало до сотни швей. Это был несомненный успех.