Память

Эксплуататорская власть Золотой Орды распространялась на огромную территорию Евразии, ее контуры являли собой гигантский многоугольник, по границам которого находились районы сегодняшней Молдавии, Кемеровской области, Крыма, Азербайджана, пермских лесов, Среднего Урала, бассейна Оби, низовьев Сырдарьи и Амударьи. Гнет Золотой Орды, разъедаемой спонтанными противоречиями и внешнеполитическими факторами, в середине XIV века слабел повсюду, и жалкий авантюрист Мамай лишь сделал попытку приостановить колесо истории. Л. Н. Гумилев настаивает, будто «тесный союз», якобы существовавший между Ордой и Русью, к тому времени «стал тягостным для обеих сторон» из-за изменения на Волге религиозной ориентации и включения золотоордынцев «в чужой и враждебный Руси суперэтнос». По его мнению, на Куликовом поле «бой шел вовсе не с «погаными» (то есть язычниками), а с «бусурманами» (то есть мусульманами)». Посмотрим, так ли это, приняв к сведению, что никакого религиозного, «мусульманского суперэтноса» в Азии никогда не было и не могло вообще быть, как не было, например, «христианского суперэтноса» в Европе.

Сам Мамай был, возможно, исмаилитом, мусульманином-сектантом. Эта особая ветвь шиизма, возникшая еще в раннее Средневековье, верила в непогрешимость богочеловека, так называемого имама. Имамы должны быть обязательно из потомков Али, двоюродного брата и зятя Магомета, начиная с Исмаила, предком коего в седьмом поколении был Али. Приобщение к секте состояло из семи или девяти степеней посвящения. На четвертой степени сектанту внушалось, что Магомет выше Иисуса и Моисея, но ниже имама, то есть исмаилит с этого момента переставал быть мусульманином. На следующих ступенях посвященный узнавал, что все религии одинаковы, их предписания обязательны лишь для грубой черни, а не для тех, кто знает их мистический смысл. Исмаилиты-ассасины считали, что великий имам должен оставаться сокрытым для людей, а действовать по воле его обязаны наместники-миссионеры. Исмаилиты высших степеней постепенно сделались людьми с эклектическими религиозно-философскими взглядами, преследовали только властолюбивые политические цели, разбивались на под-секты, вырождались в тайные организации заговорщиков и коварных интриганов, оплетавших своими сетями мусульман, христиан, иудеев, превращались в наемных убийц, готовых ради денег на любое преступление.

Это был своего рода международный орден, базировавшийся в передней Азии, в частности, в Иране и Сирии, но забросивший своих растленных агентов по всему мусульманскому миру и даже в Европу. Недаром, начиная с XII века, итальянцы называли коварных убийц assasino, а французы assasin; слово это, кстати, сохранилось в современном французском языке (lе assasinat – убийство). От религии исмаилитов в конце концов остался только один наглый обман – непосвященным внушалась мистическая вера в отвлеченные символы, якобы заключенные в Коране, и возвращение на землю то седьмого, то двенадцатого имама-богочеловека. Мамай же, будучи, конечно, посвященным исмаилитом самых высших степеней, поклонялся лишь единому двуликому дьяволу – деньгам и власти, и согласно, как пишется у Карамзина, «глупым басенникам» побежал с Красного Холма, призывая на помощь какой-то действительно очень странный набор богов: Перуна, Соловата, Мокоша, Ираклия и Хорса. Возможно, однако, что это был совсем не глупый летописец, просто подменивший именами языческих славянских богов имена неизвестных ему Али, Исмаила и никому не известного имени исмаилитского «живого бога» – Великого Имама.

Какого роду-племени был Мамай – никто не знает. Он мог быть из половцев-кипчаков, составлявших в орде этническое большинство, из хорезмийцев, которые к тому времени забрали в свои руки весь служилый аппарат Бату-Сарая и главных провинций, мог быть и китайцем, и человеком совершенно неопределенного национального происхождения – условно скажем, «татаро-монголом».

Вознесся Мамай при хане Бердибеке, женившись на его дочери. Вместе с тестем умертвил его родного отца и двенадцать братьев. Бердибеку аллах не дал наследника, и в двадцатилетней золотоордынской «замятне», перебравшей двадцать одного хана, Мамай, этот придворный интриган и честолюбивый военный служака, чувствовал себя как рыба в воде. Русский летописец отмечал, что у него «гордость бе велиа и чаяние выше меры».

Мамай трижды завоевывал Сарай и трижды изгонялся оттуда, потом закрепился на западе улуса – в понизовых междуречьях Днепра, Дона, Волги, на Кавказе, в Таврии. К походу на Москву Мамай готовился два года и собрал всех, кого мог собрать с помощью денег, посулов и плетей. Тотальной мобилизацией и скупкой вооруженных орд были охвачены не только подвластные ему земли, но и далекие их окраины, евразийские глубинки. Мамай «даваше обильно всем и посла во многие страны» уговаривателей-эмиссаров с торбами, наполненными данническим и награбленным русским серебром и заемным генуэзским золотом. «И снидошася к нему от многих стран Татарове на ласкание его и даяние»…