Память

Мамаю пришлось повернуть не на север, а на восток. В районе Калки, севернее теперешнего Жданова Тохтамыш наголову разбил войско авантюриста, и Мамай, эта, по выражению автора «Сказания о Мамаевом побоище», «неутолимаа ехидна», бежал в Крым. В городе Кафе (ныне Феодосия) – центре работорговли на Черном море, это «имение» было отобрано, проходимец убит и брошен на съедение голодным свиньям…

В последний раз обратимся к новациям современного ученого, к его «этнической истории».

Без антинаучной, ничем не обоснованной сверхновизны Л. Н. Гумилев не может. В самой последней статье, напечатанной уже после журнальной публикации «Памяти», он по-прежнему прокламирует «этнически-симбиозные отношения между Золотой Ордой и Русью», продолжает разъяснять, что такое «пассионарность», которая, оказывается, есть некая «присутствующая во Вселенной человеческая энергия», не связанная «зависимостью с этическими нормами».

И еще кой-какая новизна – мир XII–XIV вв. делится теперь уже не на две части, а на три: католический, православный и мусульманский «суперэтносы», якобы внутренне единые, но смертельно враждебные друг другу, хотя общеизвестно, что история не знает религиозных суперэтнических войн, а как раз внутри этих «суперэтносов» в средневековье мира не было никогда – не прекращались военные распри среди русских и литовских князей, шли беспрерывные феодальные, религиозные, межгосударственные и межнациональные войны в Западной Европе, на востоке католического региона произошла грандиозная битва при Грюнвальде, а в третьем мире без конца воевали чингизиды, арабы, турки-сельджуки, к концу же периода значительная часть «мусульманского суперэтноса» была залита кровью, испепелена жестоким человеком, ни разу не улыбнувшимся за тридцать лет, мусульманином Тамерланом, виднейшим носителем, выходит, той самой «пассионарности» – то есть сконцентрированной в нем человеческой энергии, каким-то образом перелившейся из Вселенной в эту особь, не связанную зависимостью с этическими нормами…

Однако новые «открытия» блекнут перед новейшими! Л. Н. Гумилев утверждает, будто этногенез длится в истории 1200 лет– за этот отрезок времени народ зарождается, достигает зенита и погибает, исчезает с лица Земли. Поразительное откровение! Значит, должно считать уже исчезнувшими такие, например, народы, как армянский или японский? Отжив три срока, согласно этой сверхновой гипотезе, китайский и индийский народы трижды вымерли, хотя на самом деле индийцев – семьсот миллионов, а китайцев стало уже более миллиарда. Тем же малым аршином пытается мерить Л. Н. Гумилев и русский народ, беря за точки отсчета Куликовскую битву, как начало русского народа, и ее недавний круглый юбилей: «Ход этногенеза идет без остановки, – апокалипсически вещает ученый автор. – 1200 лет этноса отстукивают. И теперь законный вопрос: много это или мало – 600 лет в истории, в жизни народа, победившего врагов? Я отвечу: шестьсот лет – это середина, это время зенита» (Гумилев Лев. Год рождения 1380… Статья подготовлена А. Куркчи. // Декоративное искусство, 1980, № 12, с. 37).

Таким образом, дорогие соотечественники, как бы мы после сентября 1980 года ни стремились развивать свою экономику и культуру, как бы мы ни крепили дружбу народов и международное добрососедское сотрудничество, третий по численности народ современного мира и самая многочисленная нация Советского Союза, имеющая такие заслуги перед мировой историей, бесследно исчезнет с лика планеты теперь уже меньше, чем через шесть столетий! Правда, исходя из этой супермодерновой гипотезы доктора исторических и доктора географических наук Л. Н. Гумилева, мы не будем одиноки. Намного раньше, едва ли не в ближайшие десятилетия, сами собой исчезнут французы, норвежцы, немцы, поляки, шведы, чехи, литовцы, финны, датчане, англичане, болгары, итальянцы, испанцы, то есть практически все народы Европы! Давненько мы не слыхивали таких «пассионарных» умозаключений, никогда еще великая наука и великое искусство истории не выглядели столь, так сказать, декоративно…

* * *

Прозрачный весенний день – весь как утро! Он совсем не похож на тот сумеречный дождливый полдень 1947 года, когда мне впервые довелось увидеть Куликово поле. Той осенью приехал я работать на станцию Узловую, и в одно из воскресений мы с товарищем, обладателем трофейного мотоцикла, собрались на рыбалку в донское верховье. Тихий Дон начинался в десятке верст от Узловой, из Иван-озера, но мы поехали на юг. Помню такие же, как сейчас, черные терриконики в черной распаханной степи, женщин, вручную выбирающих свеклу из холодной сырой земли, искалеченных, безногих фронтовиков у богородицкой чайной, длинную очередь перед крохотным магазинчиком в Епифани… Память о недавней большой и тяжкой войне жила тогда в каждом из нас и в каждом клочке этой земли, заслоняла все остальное…

Ничего мы не поймали на даровой прокорм, зато завернули на Куликово поле. Товарищ мой был постарше, прошел войну, и, когда мы остановились у гигантской чугунной колонны, он сказал: