– Знаешь, местные говорят, что как раз через этот холм проходил фронт. Смотри, окопы и воронки еще не все запаханы!
Величественный чугунный памятник на Красном холме. На барельефах с победоносным Георгием и многоярусной колонне вроде не было ни скола, ни царапины.
– Как могло это получиться? – спросил я. – Колонна уцелела!
– Тоже удивляюсь… Сотни тонн фигурного полого чугуна, высота сажен пятнадцать, диаметр внизу метра три… Местные говорят, будто она во время обстрелов ходила по полю… Красивая сказка! И отсюда
Полуразрушенный храм с худыми верхами и пустыми оконными проемами стоял неподалеку от колонны, и я не знал тогда, что это была последняя церковь, построенная на Руси. Храм во имя Сергия Радонежского освятили в 1918 году, а проектировал его знаменитый архитектор А. В. Щусев.
И вот через тридцать три года я снова на Куликовом поле. Поездку эту организовал ректор Московского химико-технологического института имени Д. И. Менделеева Геннадий Алексеевич Ягодин; и мы, два десятка писателей, художников, композиторов, архитекторов и журналистов, приехали сюда, удивляясь тому, что не наши творческие союзы позвали нас на поле русской славы, а этот умный и деятельный человек, на попечении которого пятнадцать тысяч обучаемых и обучающих, нашел время и силы, чтобы оторвать всех нас от письменных столов, мольбертов, пюпитров и чертежных досок…
О значении Куликовской битвы написано много, о ней вспоминали и думали в прошлом, вспоминают и думают сегодня, так будет и завтра. Напомню о размышлениях замечательного публициста-историка прошлого века Михаила Осиповича Кояловича:
«Знаменитым победителям Мамая на Куликовом поле не пришлось пожинать сейчас же законнейших плодов их великого подвига, – сознания и признания, что за этим подвигом последуют благотворнейшие для их родины последствия его, – свержение татарского ига. Их, конечно, встречали при возвращении на родину победныа клики; замечали они, без сомнения, в своих гражданах новый подъем народного духа; но все это на значительное время заглушал плач русской земли о множестве погибших на Куликовом поле, а затем на Россию опять налегло хотя разбитое, но снова слаженное татарское иго со всеми ужасами азиатского ига, – убийствами, пленением, разорением. В сохранившихся сказаниях о Куликовской битве, даже позднейших, нет сознания, что эта победа разрушила татарское иго».
И далее М. О. Коялович приводит поразительный факт – жил, оказывается, и в те времена один человек, обладавший широтой и глубиной исторического мышления; он понял, что на самом деле произошло на Непрядве! «Но в отдаленной от Москвы и Куликова поля русской стране – в белорусских лесах и болотах какой-то книжник усмотрел в Куликовской победе зарю освобождения от татарского ига, и не только усмотрел эту зарю, но и проследил ее от самого возникновения ее на русском горизонте. Мало того: он даже увидел и ощутил миротворные, животворные лучи взошедшего уже солнца русской свободы. Переделывая одно из сказаний о Куликовской битве, он внес в него свое рассуждение, что московские и тверские князья, особенно Симеон Иоаннович и Дмитрий Иоаннович (Донской) сбросили с русских татарское иго и восстановили старую свободу своей государственности».
Не успокоюсь, пока не найду сочинение этого совсем неизвестного мне автора! Только едва ли на Руси он был единственным человеком, оценившим тогда значение Куликовской битвы; скорее всего, значение ее стало столь очевидным для многих, что об этом они не находили нужным говорить или писать. Общий настрой всех исторических и литературных русских памятников – это радостный вздох освобождения, упоение великой победой, а Софоний-рязанец в своей «Задонщине» даже отметил международное значение события: «Помчалась слава к Железным Вратам (на Кавказ), к Риму и Феодосии по морю и к Тырнову (в Болгарию) и оттоле к Царю-граду (Константинополю, Стамбулу) на похвалу: Русь великая одолеша Мамая на поле Куликове».
Огромная гора камня и щебня высится близ Красного холма, и хорошо, что мы ее застали еще не рассыпанной по дорожкам и подъездам – такой точки обзора уже никогда здесь не будет!