Память

Авторы «Полного географического описания нашего Отечества», этого во многих отношениях замечательного труда, чтобы как-то подкрепить гипотезу С. М. Соловьева, предлагавшего искать Игнач крест в районе Крестцов, направляют орду через весь Селигер и далее на север – по льду озера Велье, поперек долин Поломети и Холовы. Этот гипотетический наступательный марш с бессмысленным отклонением далеко на север был попросту невозможен – заснеженные, бездорожные и бескормные лесные чащобы не пропустили бы туда степную конницу, поредевшую, отощавшую и уставшую после тяжелого похода. Если до наших дней в этих местах работает мощный Крестецкий леспромхоз, то можно себе представить, какие первозданные дебри стояли там в XIII веке.

Так где же все-таки искать тот Игнач крест? Конечно же, на кратчайшей и удобнейшей зимней дороге к Новгороду, на продолжении истинно Селигерского пути, то есть на Щеберихе и Голе!

Об удобстве этой древней дороги, кстати, кое-что может сказать даже простой взгляд на современную карту. Почти весь путь от Твери до Новгорода можно пройти летом по воде, а зимой по льду! Не знаю, какие погосты, заезжие места, где можно было обогреться, отдохнуть, покормить коней, поставила зимой 947 года Ольга, но промежутки между теперешним Осташковом, Березовским городищем, Молвотицами и Великим Заходом поразительно равны – примерно по тридцати километров, то есть по пятнадцати летописных верст – это ведь расстояние, которое преодолевал санный обоз или большое войско за светлый день!

А дорожные кресты наши предки ставили на видных, приметных местах, в переломных точках водных путей и рельефа, чтобы они издали оповещали о порогах, перекатах, волоках, пунктах обмена товаров, границах владений, мелях, бродах. Нет ли такого места на магистральном Селигерском пути примерно в двухстах километрах от Новгорода?..

Много раз я порывался съездить в тот район, написав однажды по рассказам очевидцев и министерским сводкам о печальных судьбах тамошних водораздельных лесов. Потом получал приглашения от ученых, ведущих в Крестецком опытном леспромхозе интересные промышленные работы по лесовосстановлению, от калининского писателя-природолюба Петра Дудочкина, знатока того края, новгородского поэта Василия Соколова, московского прозаика и соседа по дому Вячеслава Марченко, каждый год навещающего свои родные озера и реки…

И у истока Волги хотелось постоять, и по Селигеру проплыть, а после рассказа брата Ивана – побывать в Мареве, у начала и конца «не пыльной» деревянной дороги, и на болоте, засосавшем, Сергея Морозова, и на Волхове, где прикрывал отход Анатолий Чивилихин, и на холме Березовского городища – у могилы врала Ивана Шевчука. Он воевал в этих местах, и на Березовском городище, откуда такой хороший обзор, был у него наблюдательный пункт. Однажды генерал, по местному преданию, обнял взглядом окрестности и мечтательно сказал бойцам: «Жить бы ребята, а не воевать!» Отсюда началось наступление частей Шевчука. Он погиб далеко от этих мест и перед смертью попросил похоронить его на Селигере. Товарищи по оружию исполнили его волю…

Бурундай, нарушив приказ, с полудня скакал назад, пока не увидел далекие дымы. Вершины дымовых столбов клубились в чистом ясном небе, озаренные уже невидимым солнцем, – ночью будет мороз. Отставшее ядро войска остановилось среди льда на большом, заросшем лесом острове, где была пища для огня. Уже слышалось ржание коней, когда Бурундай встретил гонца, только что посланного вослед ему Субудаем; старец еще раз доказал, кто тут великий воин, знающий наперед, что будет.

Желудок Бурундая давно был пуст, однако он, подъезжая к ханской юрте, заставил себя не смотреть на мясо в огне, источающее головокружительный запах, и на охрану, проводившую его удивленными и подозрительными взглядами. В юрту Бату молодого полководца не пустили, потому что хан, выпив свое вечернее вино, уже удалился на покой. Бурундай приблизился к маленькой походной юрте Субудая. Один из ночных телохранителей пнул ногой урусскую собаку, замершую у входа с оскаленными зубами, просунул голову за полог и жестом позволил Бурундаю войти.

Субудай, не глядя на Бурундая, кривой рукой указал место рядом, подвинул теплое мясо и молча продолжал слушать урусского раба с белой бородой. Глаз Субудая был прикрыт, поэтому Бурундаю ничего в нем не удалось прочесть, а остановившийся взгляд уруса поразил его своей глубокой отрешенностью – в нем не было ни трепетного страха раба, ни холодной ненависти воина. Бурундай торопливо рвал зубами мясо, прислушиваясь к непонятным словам. Но вот Субудай выставил вперед сухую ладонь и повел пальцем в темноту, где – Бурундай только что заметил – стоял на коленях давно известный ему кипчак, толкователь болгарских, буртасских и урусских слов. Тихим робким голосом кипчак начал пересказывать: большой богатый город урусов стоит в конце этой речной и озерной дороги на реке Волхо при озере Ильмень, старшем брате Селигера, наказанного когда-то солнцем.