Память (Братья)

– Ну, спасибо! А что ты собирался делать с этими документами?

– Дальше мы должны были решать это вместе с твоим мужем.

– И?

– Я решил все один. Дубенко сейчас уже не интересно, как я собираюсь поступить с полученной информацией.

– Это он так сказал? И ты ему поверил!

– Да, Кнопка. Он болен. И хочет только одного – встать на ноги. Есть еще одно обстоятельство. Помнишь, он собирал материалы на Беркутова?

– Конечно. Именно с них для меня все и началось.

– Так вот. Беркутов его брат. По отцу.

– Я уже догадалась. Только почему он так его ненавидит? Видел бы ты его лицо, когда он смотрел тот репортаж о взрыве в метро!

– Возможно, я повторю – возможно и такое, что человек может что-то понять в один миг. Что-то, что изменит его. Ведь ничего хорошего про твоего начальника я не слышал ни разу. Самое мягкое, что о нем говорили, что он конченный мерзавец. А я увидел несчастного больного мужика, хотя и пытающегося по привычке всем хамить.

– Никогда не поверю. Сказка просто!

– Он хочет встретиться с братом.

– Он же его чуть не убил!

– Это не он. Точно.

– А кто?

– Не знаю. Дубенко одинокий человек, возможно встреча с братом для него единственная возможность уйти от этого одиночества.

Лилечка промолчала. То, что говорит отец – это не про ее начальника. Он ошибается.

– А что ты все – таки решил делать с кассетой?

– Уничтожу. Это как раз тот случай, Кнопка, когда я не имею права ломать человеку жизнь.

– А с другими папками что?

– Наверное, я старею. Но мне не хочется трогать это дерьмо, прости за грубость. Так что, завтра мы едем на дачу жарить шашлыки!

Лилечка согласно кивнула. Она знала, сколько важных бумажек сгорело уже в их старом мангале.

Глава 57

Она уже закрывала дверь палаты, когда больно кольнуло где – то под грудью. «Уже второй приступ за неделю. Доктор, вы больны. Ха – ха». Осторожно сделав шаг, она глубоко вздохнула. Стараясь дышать ровно, медленно двинулась вдоль коридорной стены в сторону своего кабинета. «Как все некстати! А когда болячка бывает вовремя? Вот поставить бы Дубенко на ноги, тогда и…», – она еще раз глубоко вобрала воздух в легкие. «И что тогда? Помирать пора? А Фроська с Люськой как же?», – она поймала себя на мысли, что думает о своем здоровье также, как Дубенко – «а на фиг лечиться, если все равно сдохнешь!» Его – то она убедила, что есть шанс, но кто убедит ее?

Антонина почти дошла до цели, когда острая боль перекрыла ей на миг дыхание. Ускользающее сознание зацепило белое пятно, приближающееся к ней со стороны лестничного пролета. Последнее, что она услышала, был испуганный крик молодого санитара.

Как только за Роговцевым закрылась дверь, Иван застонал почти в полный голос. Опять от бессилия. Да что ж такое! Никому нужен не был, сил было некуда девать. Теперь вот делать нужно что – то с Беркутовым, связи свои поднимать, людей нужных на уши ставить, а он лежит! Почему – то даже мысли не возникало, что без него разберутся. Это теперь его дело, личное, семейное. Егор и лежит – то рядом, в городской – три остановки на маршрутке. А не встанешь и не доедешь! И попросить некого, чтобы узнали, как состояние брата. Как он не догадался Роговцева подключить? Он бы не отказал, мужик нормальный.

Иван в своей жизни так и не научился доверять. Никому. Но Роговцеву поверил сразу. И, что документы уничтожит, и, что осуждать не станет. Ему даже показалось, что Роговцев рад был бы ему помочь. А дочка – то у него какова! И ведь не побоялась в сейф залезть, стервочка маленькая! Иван как бы «посмотрел» на Лилечку другим, не Дубенковским, взглядом. Будь он тогда повнимательнее, заметил бы, что девчонка не так глупа, как кажется. И что бы изменилось? Добился бы ее увольнения, и что? Лежал бы здесь, или же в тюремной больничке? Скорее там. Узнай Трофимов, нашел бы за что посадить. Так что, действительно девочке «спасибо».

«Стоп! А докторица моя любимая? Не откажет, факт. В госпитале она не все время торчит. Правда, как выяснилось, мужик там дома какой – то имеется. Значит, семейная она у нас, Антонина, блин, Игнатьевна! Не иначе, как пирожки жарит своему ненаглядному, да картошечку с лучком на постном маслице», – мысль о пирогах и картошке вызвала такую волну голода, что у Ивана заскрипели зубы. А ему никто никогда ничего не жарил. Впрочем, жарила одна. Сулико звалась. Да только это было так давно, что, можно уже говорить, что и не было вовсе. И точка. А картошки хочется. И отбивной из свининки, с прожилочками сальца. И кетчупа побольше, болгарского, с мелко нарезанным сладким перчиком.

Иван нажал кнопку вызова санитара. Немного подождал. «Что же это такое делается! Опять никто не торопится! Разбаловала персонал Игнатьевна, никакой дисциплины!», – он еще раз надавил на кнопку.

В палату, запыхавшись, вбежал санитар.

– Что не торопимся, солдатик?

– Извините, товарищ подполковник, виноват. Что могу сделать?

– Позови врача.

– Антонину Игнатьевну? Извините, не могу.

– Что еще?

Николай замялся. Волновать больных было строжайше запрещено. А как объяснить, почему врач не может подойти? Только соврать.

– Она это… Ее вызвали. К главврачу, – нашелся он.