Память – это ты

И рассказываю, что доплыл на корабле до Америки. Обошел весь континент с рюкзаком за плечами и с монетой на шее. Веря историям, следуя за легендами, ища подсказки одну за другой. Я взбирался на величественные горы, созерцал удивительные пейзажи, продирался сквозь тропические леса и амазонскую сельву, но ни один оттенок зеленого не мог сравниться по красоте с цветом глаз, которые я не сумел забыть.

И наконец однажды в ноябре, когда я меньше всего этого ждал, я нашел Акрам. Или, лучше сказать, Акрам нашел меня. Но это уже другая история. Может, расскажу как-нибудь в другой раз. Может, в следующей жизни.

Главное, что монета почти пятьсот лет спустя вернулась домой. Это событие праздновали несколько месяцев. И мне предложили остаться. Думаю, они поняли, что мне некуда идти. И не ошиблись, так что я остался. Нашел друзей, хотя и немного. Женился. Знаю… Что я мог предложить ей? Осколки сердца? Обрывки жизни? Тем не менее женился. Из порядочности. И по любви. Потому что в конце концов я полюбил ее. Больше, чем думал. И любил до конца, пока она не оставила этот мир почти год назад. Милая моя Элу. Что в переводе с местного языка значит “красивая, разумная и справедливая”. Я никогда не рассказывал ей о прежней жизни. О том, что когда-то любил упрямую молодую воительницу с зелеными глазами и благородным сердцем. Не рассказывал, потому что хотел начать все сначала, а Элу незачем было это знать. Хотя все и так догадались, потому что звали меня Ишна Витка – Одинокий Человек.

Я говорю родителям, что устал. И только хочу, чтобы они гордились мной. Думаю, я делал в жизни все, что было в моих силах.

Воспоминания рассеиваются от до боли знакомых звуков. Ноты. Они звучат у меня голове. Те самые, что несколько десятилетий назад я приказал себе забыть. Одна за одной они слагаются в мелодию. Хорошо мне знакомую. Моя песня. Наша песня. Я слышу ее так, будто кто-то играет ее для меня. Память еще хранит ее спустя все эти годы. А я был уверен, что ее поглотило время… И все же вот она. Я слышу каждый гитарный аккорд, каждую паузу… Песня доносится словно обновленная. И тогда я понимаю, что она звучит не только у меня голове. Она правда звучит. Я тревожно озираюсь, ищу взглядом. Мелодию сопровождает нежное пение, почти шепот. Но какой шепот! Кто-то поет, словно раскрывает секрет.

Голос ведет меня между могил. Мелодия становится все нежнее, меня переполняют эмоции, голова кружится. Мне знакомо это ощущение, взгляд затуманивается, я ищу на что опереться. Проклятая старость. Только не сейчас. Кипарис спасает меня от падения.

– Не сейчас, пожалуйста. Не сейчас, – повторяю я, пытаясь идти дальше.

Я иду на звук и наконец вижу перед собой певицу. Чувства переполняют мое старое сердце.

Она сидит на траве за могильными камнями, играет на гитаре и поет, не замечая меня. Это она. По крайней мере, несколько секунд я в этом уверен. Я узнаю ее волосы, черты, даже позу.

Я выхожу из-за надгробий, как покойник, и, видя мое перекошенное лицо, она замолкает и смотрит с любопытством. Ей лет тридцать. Или не тридцать. Чем старше становишься, тем моложе кажутся все остальные.

Она напоминает мне некую горянку, и сердце переполняет тоска. Не может же время быть над ней не властно. Это невозможно… Но поскольку я выживший из ума старик, с моих морщинистых губ слетает слово, которое, я думал, уже никогда не услышу. Язык у меня поднимается к нёбу и танцует, потому что только так, танцуя, можно произнести это имя:

– Хлоя!

Она смотрит на меня, изогнув бровь:

– Нет. Пенелопа.

– Пенелопа… – с трудом произношу я, блаженно улыбаясь.

Она могла бы испугаться и убежать, но нет – даже в этом она похожа на Хлою.

– Все в порядке? Вы хорошо себя чувствуете? – Пенелопа встает, и я замечаю, что под грудью у нее круглится живот, он прекрасен.

– Да, простите. Дело в том, что ваше имя… напомнило мне кое-что.

– Песню Серрата[50], – подсказывает она вежливо, но без энтузиазма.

– Нет, Пенелопу… жену Одиссея…

– Из “Одиссеи” Гомера? – перебивает она меня, заинтересовавшись.

– Именно. – Я удивлен.

– Откуда вы? Судя по акценту…

– Мой акцент изменился так же, как моя внешность. Но родился я здесь.

Я стараюсь держаться непринужденно, но чувствую, что начинается приступ. Я теряю равновесие. Колени меня подводят. Или это я подвожу их. Я уже представляю, как упаду, но Пенелопа подхватывает меня под руку, не давая рухнуть и раздавить гитару.

– Вы уверены, что не нужна помощь? Позвать кого-нибудь?

– Нет-нет. Все хорошо. Просто ноги…

– …должны вспомнить, зачем они нужны, – улыбается Пенелопа, словно договаривая пословицу.

Я сажусь на сухую траву, чтобы не упасть. Пенелопа помогает мне. Я вожусь целую вечность, устраиваясь поудобнее, и не уверен, что когда-нибудь смогу встать. Но Пенелопа терпеливо дожидается, пока я окончу маневр.

– Сколько уже? – спрашиваю я, кивая на ее живот.

– Пять с половиной.

– Первый?

– Да.

– От души поздравляю.

Ее улыбка прекрасна. Может быть, даже прекраснее, чем у Хлои. Пальцы снова танцуют на струнах. Снова звучит песня. Я снова вздрагиваю:

– Чудесно…