Память – это ты

– Только людей насмешит.

– Если повезет, промажет и влепит пулю в Мусу, – добавил Париж, глядя на Муса, стоявшего рядом с фляжкой.

Хлоя опустила прицел своей трехлинейки и приготовилась. Ее палец погладил спусковой крючок и легонько постучал по нему, словно отмечая ритм биения сердца. Хлоя выдохнула весь воздух из легких и с силой нажала. Выстрел прогремел среди домов, и пуля вылетела по идеальной траектории, финалом которой была не дурацкая фляжка на краю источника, а бутылка в руках у Муса: она разлетелась вдребезги.

Люди хором вскрикнули и замерли, лишь осколки стекла раскатывались по земле.

Собравшиеся недоверчиво смотрели на Хлою, шедшую меж них с дымящейся винтовкой, как по коридору. Она же следила только за выражением лица Муса. Тот покраснел от ярости.

– Чтоб тебя, чертова девка! – крикнул он, и только трое мужчин да суровый окрик Тео смогли удержать его.

Хлоя спокойно, без тени испуга, подошла к Мусу настолько, насколько позволяли окружающие.

– Скажешь еще что-нибудь о моем отце – на месте бутылки будет твоя тупая башка.

– Ах ты дрянь! – вопил Мус, когда его оттаскивали прочь.

Хлоя отметила особое удовлетворение на лицах женщины с ожогом и Паскуаля, который начинал чувствовать к ней расположение. Хлоя взяла фляжку и бросила Зануде. Тео подошел с суровым видом.

– Не знаю, откуда ты взялась, но мы тут друг в друга не стреляем, ясно?

– Да, сеньор.

– И я тебе не сеньор, черт побери. Я уже сказал, меня зовут Тео.

– Ясно, Тео.

– Хорошо… И еще: тебе придется извиниться. Это приказ. Хоть он и придурок, он лучший наш следопыт.

– Был лучший, – ответила Хлоя.

– Ну и ну, – пробормотал Тео, уходя и поднимая своими костылями облака пыли.

– Не волнуйся, он остынет, – успокоила женщина, внимательно наблюдавшая сцену у Хлои из-за спины. – Но Тео прав. Лучше тебе извиниться, если не хочешь нажить новых врагов.

– Хорошо.

– Ну и вот… Молодец. Добро пожаловать в ряды Невидимок.

– Спасибо… сеньора.

– И не будь слишком сурова к новым поклонникам, – посоветовала та, уходя. Хлоя осталась в центре небольшого кружка.

– Где ты научилась так стрелять? – спросил Паскуаль.

– Папа научил.

– Да уж, вот как надо стрелять, беляночка, – вырвалось у Парижа.

– Я же говорила, не надо меня так называть.

– А как надо? Может, Соколиный Глаз?

– Ты проголодалась? Пить хочешь? – любезно предложил Зануда.

– Нет, спасибо. А кто эта женщина? – спросила Хлоя.

– Вдова, – ответил Паскуаль.

– Вдова?

– Говорят, она первая нашла это место и построила убежище, – пояснил Верста.

– И спасла жизнь Тео, – добавил Париж.

– По правде сказать, никто о ней ничего не знает, кроме Тео. Но говорят разное…

– Разное?

– Про знаменитую шпионку, которую якобы убили мятежники.

– Это она?

– Никто не знает. И все боятся спросить.

– Почему?

– Потому что правило номер один в Эдеме, – провозгласил Зануда, – не спрашивать о прошлом.

– Единственное, что имеет значение, – продолжил Паскуаль, – это что мы здесь в безопасности. Все остальное чепуха.

– Ну что ж, беляночка, пойдем выпьем чего-нибудь за твое здоровье и посмеемся над Мусом, – предложил Париж.

– Я сказала не называть меня беляночкой.

– Тогда Золотая Пуля?

Все с удовольствием рассмеялись, и Хлоя впервые присоединилась к компании. Да, она потеряла все, но теперь с надеждой подумала, что, может быть, и нашла кое-что. Казалось, в таком месте можно остаться. Люди были доброжелательны, помогали друг другу, здесь были женщины, дети… Казалось, им удалось построить нормальную жизнь посреди хаоса. Сможет ли она вести нормальную жизнь? А главное, захочет ли?

10. Рассказ из шести слов

Барселона, 12 января 1939 года

За две недели до входа франкистской армии

Тот день, без сомнения, был самым длинным в моей жизни. А жизнь с юмором, достойным отъявленного циника, распорядилась так, чтобы он выпал после бессонной ночи, в которую я обежал все закоулки города. От моря до горы Тибидабо, от Безоса до Льобрегата[15] – в поисках моего единственного друга. Полито исчез, и отчасти по моей вине.

Я сходил с ума. От него не было вестей несколько дней кряду. Я искал всюду, облазил все тайные укрытия, расспрашивал всех подряд. Его знакомые указывали кто на одно место, кто на другое, но я уже побывал везде и даже следа не нашел. Я хотел найти женщину, продававшую детские ботиночки, – может, она что-то знает, хотя Полито о ней больше не рассказывал. Но и той не было на месте. Только ее мокрая грязная картонка валялась на тротуаре.

Мы с Полито повздорили. Вру. Это я его ударил и до сих пор не могу забыть, как грустно он смотрел на меня, вставая.

Я был тогда слишком зол, чтобы попросить прощения, а он слишком горд, чтобы простить. Он испарился. Я потерял единственного друга. Гораздо больше чем друга. Напарника, товарища, брата…

А вдруг я и правда обречен на одиночество? А вдруг я и правда всегда все порчу? Я отказывался признать, что это моя вина. Зачем он нарушил свое слово?