Память – это ты

Роберт Капа… Где я слышал это имя? И не случайно ведь он сразу показался мне знакомым. Роберт Капа… Эр Капа? Черт! Конечно! Это он. Мы украли у него фотоаппарат. Точнее, это Полито украл у него фотоаппарат, а я только дал гитарой по голове. Он этого не знал, но, думаю, обрадовался бы, узнав, что вскоре ту же самую гитару в щепы разбили о мою спину.

– Ребята, а это… – Мой спутник посмотрел на меня в замешательстве, сообразив, что понятия не имеет, как меня зовут.

– Гомер, – вежливо подсказал я.

– Гомер? Как греческий поэт? – Снова раздались раскаты смеха. – Ну и как вам такое?

Мэтьюз и Кокс улыбнулись, но Капа смотрел подозрительно.

– Прости, мы встречались? – решился уточнить он.

– Не думаю. – Я сглотнул и с беспокойством отметил, что ответ его не удовлетворил, потому что он продолжал всматриваться в мое лицо.

– Точно? А то мне кажется, что…

– Чего изволите? – Явившийся из ниоткуда официант мгновенно удостоился звания моего ангела-хранителя.

Мой спутник крепко хлопнул в ладоши и заказал два полных завтрака. Ангел исчез так же незаметно, как и появился, а Капа все не сводил с меня глаз. Полный завтрак в “Мажестике” стоил того, чтобы рискнуть и посидеть с ними еще немного.

– Все! Вспомнил! – воскликнул он вдруг. – Это ты! Играешь на гитаре на улице, так ведь?

Вот черт, у меня еще дрожали коленки. Я постарался незаметно принять непринужденную позу и кивнул.

– Я же говорил, что где-то тебя видел! Мне нравится, как ты играешь.

– Спасибо, – ответил я с облегчением.

– Видишь? – вмешался мой спутник. – Теперь нас, настоящих деятелей искусства, за этим столом по крайней мере двое!

Никто не засмеялся его остроте, хотя мне она понравилась. Вдруг все легонько подпрыгнули на стульях от крика, раздавшегося у меня за спиной:

– You bastard![20]

Я обернулся и увидел красивую женщину с вызывающим взглядом и идеальными скулами.

– Гомер, это сеньорита Геллхорн. С утра она обычно не в духе.

– I’ve been waiting all night, asshole![21]

– Она говорит, что ждала всю ночь, – перевел он невозмутимо.

– Придурок, – сказала Геллхорн, дополняя перевод.

Они ругались так же естественно, как другие здороваются, а потом она как ни в чем не бывало села рядом со мной.

Завтрак принесли очень быстро, я набросился на него и жадно ел, пока Геллхорн не призвала меня не торопиться. Она была права. Радоваться мелочам… Я снова забыл об этом. Я выпил три чашки кофе с молоком. А поскольку уговор дороже денег, то рассказал им свою историю, как и обещал. Все внимательно слушали, словно жаждали узнать подробности чужой жизни, чужие приключения… Временами они выражали сочувствие, временами улыбались и обменивались заговорщицкими взглядами.

Естественно, я опустил рассказ о своей встрече с Капой, но в остальном канва моей жизни была перед ними: смерть матери, Хлоя и пещера сокровищ, Томеу, Полито, мой отец, Уругвай, таверна Хуанчо, копилка.

– Вот и все, – закончил я рассказ, делая последний глоток кофе.

– Одиссея Гомера, – сказал Мэтьюз.

– Твоему отцу не было никакого смысла бросать вас и уезжать в Уругвай, – заметила Геллхорн.

– Почему нет? – спросил мой веселый друг. – Должен признать, я тоже подумываю о бегстве, особенно когда ты занудствуешь.

– Это не повод для шуток, – упрекнула она.

– Это не шутка. Кому из нас хоть раз не хотелось исчезнуть.

– Мне вот прямо сейчас хочется, – недовольно возвысил голос Кокс.

– Ну ладно, ладно, не будем. Предлагаю игру, – сказал мой друг, снова перехватывая нить разговора.

– Ты пьян, – засвидетельствовала Геллхорн.

– Это нас немного уравнивает. – Он изобразил барабанную дробь на белой скатерти и объявил: – Рассказ из шести слов!

– О нет, опять… – почти хором отозвались все, присовокупив каждый свое крепкое словцо.

Мой друг подмигнул мне, не удостоив остальных вниманием, поскольку уже выдирал листки из своего блокнота.

– Разве можно написать рассказ из шести слов. – Я засмеялся, ощущая приятную полноту в желудке и в целом удовольствие от жизни.

– Конечно, можно. Лучшие истории как раз те, которые можно свести к хорошему заголовку. Смотри и учись.

– Я не буду играть?

Он раздал четыре листка, пропустив меня и объясняя это тем, что я плохо знаю правила. Судя по названию игры, правила казались довольно очевидными, ну да ладно.

– Не волнуйся, Гомер, всегда побеждает его эго, – утешила меня Геллхорн.

– Знаешь, почему я всегда выигрываю? Потому что только я понимаю главное: в этой игре несказанное важнее сказанного. – Он произнес “не” с особенным удовольствием.

Хотя поначалу, при раздаче бумаги, все ворчали, теперь они сосредоточенно напрягали свои великолепные мозги. В воцарившемся за столом молчании я отметил, что пианист по-прежнему изводит нас своими тоскливыми безжизненными мелодиями. Почему он не выстрелит себе в висок и не избавится от этой пытки?

Мой друг закончил первым. За ним Капа, Кокс и Мэтьюз. Листок Геллхорн остался чистым.

– Кто начнет? – нетерпеливо спросил затейщик.

– “Одинокие ночи всегда были самыми лучшими”, – с вызовом продекламировала Геллхорн. – Да, шесть слов. Сам сосчитаешь или помочь?