Память – это ты

– Видишь ли, мальчик, я знаю, что ты мне не веришь, но я делаю тебе одолжение, беря заботы на себя. Эта монета не принесет тебе ничего хорошего. Только несчастье. – Тут он поднес ее ко рту, чтобы зубы подтвердили то, что говорили глаза. – Тебе это неизвестно, но владелец этой монеты никогда не узнает покоя.

– Тогда зачем она вам?

– Не-е-е, это не твоего ума дело. Но чтобы ты убедился в моих добрых намерениях, я разрешаю тебе уйти. А другу твоему придется остаться. Не могу допустить, чтобы кто-то обокрал меня и это сошло ему с рук. Я знаю, что ты меня понимаешь. Ты умный мальчик. И потом, ему грош цена. Всего лишь карманник, который тебя обманул. Послужит примером остальным.

– Мы так не договаривались.

– Или так, или никак.

Псы навострили уши, ожидая, что хозяин вот-вот даст им команду.

– Тогда верните монету, – сказал я спокойно.

Старик злобно рассмеялся:

– Не-е-е… Я похож на дурака?

– Нет, на дурака не похожи. Но вы очень предсказуемы, – улыбнулся я.

В этот момент старик изменился в лице и скорчился от боли.

– Что… что ты сделал? – едва выговорил он между приступами невыносимых спазмов в желудке.

– Вас мама в детстве не учила не тянуть в рот все что попало? Особенно грязные монеты… или отравленные.

Старик сделал было знак своим псам, готовым наброситься на меня.

– Скажите своим щенкам, чтобы держались подальше, а то не получите противоядия.

– Это… это блеф… – Он упал на колени, корчась от боли, громилы уставились на меня.

Я держал себя в руках.

– Ну как хотите. Можем подождать и посмотреть, что будет.

Эммет приказал тем двоим сидеть тихо. Ему было плохо, я наслаждался этим.

– А-а-а!.. Что ты сделал! Дай мне противоядие!

– Отдайте медальон.

Старик схватил медальон и швырнул его мне. Жадные люди больше других боятся смерти. Он уцепился за прилавок, пытаясь встать, его били судороги.

– Про… ти… во… ядие…

– И мой нож, – напомнил я.

– Здесь… он здесь… – Старик указал на витрину, я забрал нож и сунул в карман.

– Умоляю… противо…

– Отпустите его, – кивнул я на Полито.

– Развяжите! – прохрипел ростовщик в агонии, истекая слюной.

Я никогда еще не видел, чтобы эти громилы так нервничали. Они неуклюже развязали Полито, доказывая свою неспособность к чему-то, что требует минимальной ловкости.

Я помог Полито встать. Бедняга еле держался на ногах. Я подобрал веревки и связал псов Эммета. Ростовщик продолжал корчиться.

– Пожалуйста… Умоляю… Противоядие…

– Будете и дальше путаться у нас под ногами, я вас убью. Ясно?

– Да-да-да… Ясно. Ясно. Пожалуйста…

Я заткнул громилам рты и подошел к Полито:

– Идем отсюда.

Он оперся о меня, и мы двинулись по узкому проходу.

– Пожалуйста… – умолял Эммет, – противо… ядие…

– Ничего не нужно! – крикнул я, не оборачиваясь. – Это не смертельно. Найдите хороший сортир. День будет долгим, поверьте.

Колокольчик снова звякнул, и мы оставили корчащегося Эммета и его дергающихся ошалелых приспешников одних.

Полито вздрогнул от январского холода. Нельзя было стоять на месте, и я набросил на него свою куртку. Мы шли домой. Ледяной ветер трепал мою мокрую от пота рубаху и вонзался в кожу, как тысяча ножей.

Полито был плох. Опасно слаб. Нам было не дойти до дома, тем более с такой скоростью. Я вертел головой в поисках помощи, но люди сидели по домам.

– Как тебе удалось? – спросил Полито, дрожа.

– Это сейчас неважно, Поли. Как ты? – Я видел, что плохо, но мне хотелось его разговорить.

– Завтра буду как новенький, – соврал он.

– Мне кажется, тебе одолжение сделали. Твое старое лицо было так себе. – Я насмешил Полито, но тот лишь едва усмехнулся, так его перекосило.

Вторая группа самолетов пролетела над нашими головами, я молился, чтобы это были не бомбардировщики. И это были не бомбардировщики. Пока…

– Давай серьезно, пока нас бомбой не убило… Что ты сделал?

– Это грибы.

– Грибы?

– Ядовитые, на кладбище растут. Я знал, что старик попробует монету на зуб, он всегда так делает.

– Он оправится?

– Я отделался одной ночью поноса и рвоты. Потом чувствовал себя так, будто меня грузовик переехал, а через пару дней более-менее выздоровел.

– Нужно было его добить. Никто бы не хватился.

– Ты бы смог?

– Мы бы в орлянку разыграли, – отшутился он.

Мы были на полпути до дома, когда Полито потерял сознание. Он был настолько тощ, никак не больше шестидесяти килограммов, что мне удалось подхватить его. Я пытался поднять друга, но силы мне изменили, я был измотан, замерз. Я сдался и осторожно опустил его на землю.

– Помогите! Кто-нибудь!

Немногочисленные зеваки, испуганно наблюдавшие за нами из окон, задергивали занавески, увидев, что я заметил их.

– На помощь!

Если Полито умрет, я вернусь и сожгу эту чертову лавку вместе с Эмметом и его приспешниками, это было ясно как божий день. Республиканцы беспорядочно отступали, франкисты были на подходах к городу – никто не обратил бы внимания на смерть старого ростовщика и сгоревший дом.

Над нами снова низко летели самолеты, их мощные моторы ревели, когда на другой стороне улицы я увидел человека, который подошел к подъезду и стал торопливо искать ключи.

– Сеньор! Эй! – Мои крики тонули в гуле самолетов.