Память гарпии (СИ)

По старой памяти он искал утешения в Бытом, но видел всюду лишь заросли, лишний раз напоминавшие, что из этих пут не вырваться. Вокруг одного из оазисов роилась туча алых мошек. За завесой там оказался чулан с голой лампой, весь увитый цветущим плющом. На полу валялся матрац и бумажная посуда, а терпко-сладкий дух пыльцы смешивался с застоявшимся запахом пота и объедков. Несколько минут Орфин простоял там, прислушиваясь к ощущениям. Похоже, Асфодель держала в плену и живых? Что ж, плевать. Забавно, но не то чтоб удивительно.

— Кто здесь был? — мысленно спросил он Асфодель. В те первые дни она почти беспрерывно маячила на фоне его мыслей.

— Та, кто меня обманула. Теперь познала дурман трав на себе. Три дня и три ночи здесь сравняли ее с жертвами. Ты доволен такой справедливостью?

Он пожал плечами.

— А теперь с ней что?

— Вернулась в город. Зря требует товар.

К сожалению, Орфин едва помнил, о ком речь. Проблеск злорадства колыхнулся в душе и поник, слишком слабый, чтоб прогнать тоску. Однако он напомнил о другой злости и другой мести, которая еще не свершилась. Образ гарпии встал перед мысленным взором, и в висках заныло от гнева.

— Почему я помню себя? — спросил он хмуро. — Разве не должен был всё забыть?

— Вовсе нет. Чтоб приколоть тень иглой, мне достаточно пары отголосков Бытого. Память о Пурге ни к чему.

— Но у других ты стерла ее подчистую.

— Нет. Они забыли всё сами, со временем. Да и с чего бы мне забирать всю память? — добавила она удивленно. — Вы, тени, так ее цените. Было бы неправильно лишать вас остатков.

Асфодель тепло улыбнулась, и Орфин в который раз поразился тому, насколько у нее отсутствует эмпатия. Если она действительно желала фамильярам блага, то было бы куда гуманней вычистить все воспоминания и лепить своего раба из новой личности, а не помещать в эти обстоятельства человека с прошлым, с ценностями, со шрамами… Говорить этого, он, конечно, не стал.

Садовница готовила Чертоги к ритуалу, направляя потоки алой пыльцы к разным древам, тем самым заставляя их переползать на новое место. Она расчистила от зарослей неработающий колодец в центре и создала вокруг подобие парка со стройно высаженными деревцами. Кроме того она снова и снова объясняла Орфину, что именно он, как связной, должен будет сделать. Выглядела при этом невыносимо воодушевленной, прямо сияла.

— А если не получится? — мрачно спросил Орфин, не в силах больше слушать ее одухотворенные речи.

— Мы попытаемся еще раз, — ответила она, ничуть не опечалившись. — Столько раз, сколько потребуется.

Орфин сощурился, вспоминая предостережения гарпии. Впрочем, с чего бы ей верить?

— Разве меня не раскурочит от первой же попытки? Гарпия говорила, что все прежние зрячие канули в твоем колодце.

Он ожидал, что Асфодель рассмеется и обвинит Тисифону в наглой лжи. Но от ее ответа мурашки побежали по спине.

— Теперь ты фамильяр, — она ласково улыбнулась. — У тебя всё должно получиться. Если понадобится, я соберу тебя из праха, и мы попробуем снова.

Его пробрало ужасом, но Асфодель не заметила этих эмоций. Беспросветно слепа к чувствам окружающих.

Было ясно, что ритуал неизбежен, и она заберет в свой ад все души, какие пожелает. Любые сражения с ней уже проиграны. Остается стоять за кулисами, цинично аплодируя тому, как полыхает сцена.

В ожидании конца Орфин видел всё больше смешного в творящемся вокруг безумии и в собственной истории — в том немногом, что из нее помнил. То, что раньше пугало или ранило его, теперь казалось забавным. Нагромождения жира и раскоряченные костлявые веточки. Краткий срок загробной жизни, отведенный призракам как дразнящая издевка. А главное — видения, в которые он погружался, касаясь древ и проникая в их внутренние миры. Идиотские ситуации, на которых зациклились их пленники, скрашивали его часы лучше любой комедии.

Вот амбициозный стартапер презентует проект, но ему унизительно отказывают. Почему бы не подлить масла в огонь? Став внутренним голосом, воскликнуть: "Да что за хреноту ты им предлагаешь! Спасибо, что тебя вообще в здание пустили, чудак. Только сравни свои грязные джинсы и их отутюженные брюки!"

Он прикасался к десяткам древ, и его уносило в водовороты потешного абсурда. Эмоции пленников больше не затрагивали его собственные чувства. Вся их боль и ужас стали не более чем потоками информации, а сам он — сторонним ироничным наблюдателем. Люди, которых раньше было жаль, теперь казались просто жалкими.

Со временем Орфин начал улавливать разветвления внутри кошмаров. Некоторые древесные темницы стыковались друг с другом, как клетки одного организма. Насмешками погружая пленника в недра его кошмара, Орфин мог пробить мембрану, разделяющую смежные воспоминания. Оказывается, внутри древ скрывались целые лабиринты памяти.