Память крови

Идею же «цзэу-цзяй», «растворения меча», практически невозможно понять. Майринк переводит термины «ши-цзяй» и «цзэу-цзяй» так: растворение тела и меча или растворение (посредством) тела и (посредством) меча. Перевод, насколько можно понять термин «ши-цзяй», вовсе не точный, и это очевидно, когда речь заходит уже о мече. В даосских сочинениях написано, что очень часто после растворения тела (или после разложения трупа) на его месте в гробу находят меч, а иногда большой нож. Меч слишком хорошо известен как эмблема и символ посвящения, чтобы говорить об этом здесь; в последней главе романа Майринк с необыкновенным мастерством описывает значение меча. Между прочим, это одна из самых сильных глав, созданных Майринком. Он обнаруживает свою широкую осведомлённость в области эзотерического учения и вместе с тем демонстрирует значительную способность к усвоению знаний, хотя, по прихоти злополучной судьбы, приобщение Майринка к ним произошло при нелепых и неблагоприятных обстоятельствах. Материализация меча в гробу означает, согласно даосскому учению, что тот, чьё тело было растворено, действительно стал Бессмертным, точно так, как это описано в вышеупомянутой главе романа. Майринк мог узнать об этом и с помощью своих медиумических способностей, и прочитать в китайском тексте, но в любом случае, данное в некоторых даосских работах толкование «меча» согласуется с тем, о чём говорит писатель.

Меч также есть символ трансформации плоти в субтильное тело, являющееся инструментом огромного психического и магического могущества; меч – символ «луча света, разъединяющего все вещи». У нас нет никакой возможности описать процесс материализации меча, но всё же мы можем допустить, что он действительно представал в своей материальной форме в гробу – слишком много свидетелей сего факта было в истории Китая с самых давних времён, чтобы можно было в этом сомневаться. Слово «меч» фигурирует в названиях ряда даосских сочинений, в некоторых текстах говорится об отсечении головы трупа мечом и её «использовании» для формирования тела воскрешения (древнейшая магическая практика) и ускорения процесса превращения в Бессмертного.

Название романа – Белый Доминиканец. Многие биографии великих учителей буддизма махаяны и легенды тибетских монастырей упоминают «белых монахов». Они, будучи настоящими монахами, принадлежали к ордену, о происхождении которого известно мало; он мог возникнуть в Персии или на севере Индии. Белые монахи оказали большое влияние на все страны, где практиковался буддизм махаяны. Они всегда жили на территории буддийского монастыря, но отдельно от остальных монахов, как правило, в углах монастырских построек. Они никогда не были многочисленны, но обладали обширными познаниями. Именно белые монахи превратили первоначальную форму буддизма в то, что ныне мы называем буддизмом махаяны. Это были величайшие магистры эзотерического знания из тех, кого когда-либо знала история человечества. Они являлись великими наставниками, о которых говорили с глубочайшим уважением. Возможно, Майринк размышлял об этих монахах при создании персонажа или психического портрета «белого» Доминиканца: монаха, достигшего самой высокой степени посвящения, одного из «белых монахов», каковой покинул землю, имея бессмертное психическое тело. В определённом смысле Белый Доминиканец являет собой основу всей истории романа: именно он пишет в Книге Жизни имя ребёнка – Христофор Таубеншлаг, – коему предназначено стать посвящённым; это необходимо каждому, кто должен ступить на путь Дао. Согласно китайской легенде, в начале жизни кандидата всегда оказывается некто, сообщающий ему о будущей судьбе, даже если тот слишком молод, чтобы уразуметь сказанное.

Подзаголовок романа гласит: «Выдержки из дневника Невидимого». Выше мы уже упоминали о том, что Бессмертный может существовать как человек среди других людей в своём психическом теле воскрешения или становиться невидимым для всех, продолжая «жить» рядом. Можно предположить, что после своей инициации, являющейся темой последней главы, Христофор Таубеншлаг стал одним из тех Бессмертных, решивших действовать невидимо. Весьма вероятно, что Майринк вошёл с ним в «контакт» так, как о том рассказывается в начале романа – сомневаться в этом у нас нет никаких причин.