Память льда

Она отвернулась от т’лан имассов. Отвернулась от т’лан айев. Но ведь не навсегда, а только на время, на короткое время, пока будет создавать для них новый мир. Она думала, что соберет духов и у древних воинов появятся боги. Исстрадавшиеся души т’лан имассов обретут покой и исцеление. Там, в том мире, ее мать вновь станет молодой и здоровой. В мире снов — щедром подарке К’рула и Круппа.

Серебряная Лиса искренне надеялась вернуть матери все, что забрала.

Но т’лан айи не ответили на ее отчаянный призыв. Откликнись они, все могло бы пойти по-иному. А теперь… Скворец мертв. Две малазанки, к которым она привыкла, как к собственной тени, тоже погибли. Они защищали ее до последнего.

Скворец… Рваная Снасть внутри ее была безутешна. А ведь Серебряная Лиса отвернулась и от него тоже. Однако не кто иной, как Скворец, встал на пути Каллора: командор никогда не изменял себе.

И последний удар по ее благим намерениям — т’лан имассы. Итковиан, простой смертный, бывший несокрушимый щит, лишившийся своего бога. Смертный, взявший на свои плечи скорбь тысяч погибших в Капастане… теперь принял на себя еще и давнюю скорбь т’лан имассов.

«Итковиан, одних благородных стремлений мало. Тебе не выдержать боли т’лан имассов. Будь твой бог рядом, он вразумил бы тебя. Но тогда ты бы еще мог уповать на его поддержку. Сегодня ты один. Никто не придет тебе на помощь. А их чересчур много. Даже самому сильному человеку в одиночку не выдержать такой чудовищный груз. Это невозможно. Благородно, мужественно. Но неисполнимо. В чем ты и сам скоро убедишься, несокрушимый щит…»

Серебряная Лиса чувствовала себя побежденной отвагой, но не своей собственной — нет, сама она смелостью никогда не отличалась, — а храбростью окружающих. Сколько же нашлось мужественных людей… Колл и Мурильо с их дурацкими представлениями о сострадании… они похитили Мхиби и даже теперь охраняют ее — умирающую… Скворец, малазанские стражницы, Итковиан. Даже Тайскренн, покалеченный Каллором, все же сумел открыть свой магический Путь и зашвырнуть туда предателя. Их самоотверженность была пронизана безрассудством и потому обречена.

«Я — Ночная Стужа, древняя богиня. Я — Беллурдан, прозванный Сокрушителем Черепов. Я — колдунья Рваная Снасть, некогда бывшая смертной женщиной. И я же — Серебряная Лиса, заклинательница костей, созвавшая т’лан имассов на Второе Слияние… А безрассудные смертные нанесли мне поражение».

Небо над нею задрожало и потемнело. Серебряная Лиса подняла голову и не поверила своим глазам.

Волк бился о прутья клетки. Костяные прутья.

«Мои ребра. Он заперт внутри. Умирает. Я разделяю с ним его боль».

Грудь Тока-младшего жгло огнем. Плети боли хлестали по нему, но почему-то снаружи, словно буря, угрожающая сжечь его кожу. Однако буря эта не становилась сильнее. Напротив, она слабела. И что странно — каждый всплеск словно бы нес в себе некий дар.

«Дар? — изумленно подумал Ток. — Какой дар может быть в боли? Что именно надвигается на меня?»

Ответа на этот вопрос он не знал. Его начали захлестывать чужие ощущения. Воспоминания, горькие и радостные. Они сыпались на Тока, словно льдинки, мгновенно таявшие от соприкосновения с его телом, которое перестало пылать и теперь немело под постоянным напором…

А потом все прекратилось. Его единственный глаз видел не больше, чем пустая глазница второго, потерянного при осаде Крепи. Кромешную тьму взорвал некий непонятный звук: громкий, бьющий в уши. Постепенно звук этот перешел в крик, от которого тряслись пол и стены, рвались цепи, а с низкого потолка сыпалась пыль.

«Выходит, я тут не один? Но кто же еще здесь?»

Рядом с его головой отчаянно и призывно скребли когти Матери.

«Пытается до меня дотянуться. Я ей нужен. Только вот зачем?»

Снаружи гремели взрывы. Слышались чьи-то голоса: хриплые, срывающиеся. Должно быть, это в коридоре. Там бряцало оружие, звенели доспехи, падали тела.

А Матерь рвалась к нему и безостановочно, неумолчно кричала. Когтистые руки молотили спертый воздух, силясь дотянуться до Тока.

Серая вспышка озарила пещеру и Матерь — эту чудовищно жирную, безобразную ящерицу, прикованную к противоположной стене. Ее глаза наполнял ужас. Все камни в пределах досягаемости были изборождены и исполосованы. Свидетели кошмара ее безумия… Току стало страшно. Он вдруг понял, что тот же самый кошмар живет внутри его самого.

«Она — моя… душа».

Перед ним метался Паннионский Провидец. Тело, столько лет служившее яггуту, угрожало развалиться на куски. Но Провидца это совершенно не заботило. Он что-то гнусавил, повторяя нараспев одни и те же слова. Забыв о существовании Тока, Провидец приближался к Матери.

Гигантская ящерица вжалась в стену и закричала еще громче.

В руках яггута юноша заметил какой-то гладкий продолговатый предмет, напоминающий яйцо. Но не птичье. Яйцо ящерицы, окруженное защитным кружевом серой магии. Магией было наполнено и каждое слово гнусавого песнопения.