Память льда

— Ну и сила у тебя, дорогая. Если бы твой локоток ударил чуть ниже…

— Да что тут происходит? — воскликнула Мхиби.

— Ничего особенного. Теперь они внутри хижины.

— Кто?

— Как это «кто»? Тогг и Фандерея, разумеется. Они пришли заявить свои права на Звериный трон. Вернее, в данном случае на два трона. Зайди мы сейчас в хижину, мы бы увидели парочку волков, восседающих на странных… креслах. Правда, воображение Круппа рисует несколько иную, более прозаическую картину, но давай не будем отвлекаться. А теперь, дорогая, позволь Круппу отступить на задний план. Эти рхиви идут к тебе не просто так. Они направляются, дабы… передать тебе сон… если хочешь, мечту. И благородному Круппу более нечего здесь делать.

Мхиби оглянулась. На нее с грустной улыбкой смотрел старик-рхиви.

— Мы просили ее пойти с нами, — сказал он.

— Кого вы просили?

— Твою дочь. Этот мир — для тебя. Более того, он и существует внутри тебя. Таким образом твоя дочь просит прощения.

— Так это Серебряная Лиса его создала?

— Не только она. Были и другие, терзаемые несправедливостью, которая обрушилась на тебя. Древний бог К’рул, т’лан имасс Пран Чоль, даруджиец Крупп — все они ощущали свою вину перед тобой. Они знали наперед, во что тебя втягивают, тогда как ты сама пребывала в неведении. Серебряной Лисе предстояло исправить давнюю, очень давнюю ошибку, связанную с судьбой т’лан имассов и т’лан айев. Однако все оказалось гораздо сложнее, чем представлялось твоей дочери.

— А где она сейчас? Где Серебряная Лиса?

Старик опустил голову:

— Отчаяние погнало ее прочь.

«Я была дичью, за которой охотились и вы, и т’лан айи. — Женщина трогала свое тело, недоверчиво качая головой. Потом вытянула вперед руки. Сильные, молодые. — Неужели это мои руки?»

Мхиби снова повернулась к Круппу. Их глаза встретились. Толстый коротышка улыбнулся.

— Я проснусь? — спросила она.

Крупп покачал головой:

— Та женщина ныне спит вечным сном, дорогая моя. Магия охраняет ее сон. Твоя дочь говорила с Худом, и они пришли к соглашению. Потеряв т’лан имассов, она теперь полагает, что нарушила договор. Однако у Круппа есть все основания думать… словом, у этого договора существуют дополнительные условия, в чем Крупп полностью убежден.

«Кажется, я догадываюсь. Освобождение т’лан имассов и т’лан айев… Худ заждался их душ… Но неужели т’лан имассы отвернулись от Серебряной Лисы?»

— Худ никогда на такое не пойдет.

— Почему же? Что ему помешает, дорогая? Если уж Худ не обладает терпением, тогда Крупп готов плясать у Колла на макушке! Дорогая, ты более не вернешься в то дряхлое тело.

— А тут я буду стареть? — спросила она у рхиви. — Неужели и здесь я тоже…

— Точно не знаю, — ответил ей старик. — Но думаю, что нет. Ведь ты — сосуд, Мхиби.

«Мхиби… Ох, Серебряная Лиса, дочь моя. Почему тебя нет здесь? Почему я не могу посмотреть тебе в глаза? По-моему, нам нужно попросить друг у друга прощения…»

Она с наслаждением втянула в себя влажный прохладный воздух, имевший просто удивительный вкус — вкус жизни. Потом Мхиби сняла первый из своих медных браслетов и подала его рхиви:

— Должно быть, это твой.

— Он хорошо тебе послужил? — улыбаясь, спросил старик. — Помог?

— Словами этого не выразить.

«Мхиби!» — вдруг прозвучало у нее в мозгу.

Да это же Тогг, Волк Зимы.

«Мы занимаем Звериные троны, но хозяйка в этом мире — ты. Внутри меня скрыта душа смертного человека. Ей незачем здесь оставаться. Я готов вернуть его душу назад, в смертный мир. Ты позволяешь?»

«Да. Отпусти его».

Раньше он смог бы дать им истинное благословение. Но теперь, когда его бог исчез…

Признаться, Итковиан и сам удивлялся, как в его смертную душу вмещаются десятки тысяч душ, почти триста тысяч лет не знавших ничего, кроме боли и страданий.

Лица, бесчисленные лица: на них почти не осталось кожи, а глаза превратились в черные ямы. Перед ним находились… подобия тел. Почти скелеты, чьи костистые пальцы еще сжимали призрачные мечи.

Итковиан стоял на коленях. Ни он, ни т’лан имассы не замечали внезапно наступившей темноты, равно как и странного соленого дождя. Десятки тысяч воинов застыли перед ним, склонив голову. Но Итковиан все равно видел их лица. Лицо каждого.

«Вашу боль я взял на себя».

Головы т’лан имассов медленно поднялись. Им стало легче!

«Я сделал все, что в моих силах. Знаю, этого недостаточно. Но я взял на себя ваши страдания».

«Да, смертный, ты взял наши страдания. Мы не понимаем, как это тебе удалось».

«Вам и не обязательно понимать. А теперь я ухожу».

«Мы и этого не понимаем. Почему?»

«Потому что моя плоть не в состоянии выдержать такую ношу».

«Мы не можем отплатить тебе за великий дар».

«Я и не просил об этом».

«И все же мы хотим знать причину».