Память льда. Том 1

– Лицом к лицу с Худом! – закричала она. – Вот что я теперь вижу, глупец! Он – маска, за которой скрывается нечто, что ты не в состоянии даже осознать. Я видела! Я знаю, что меня ждёт!

– Значит, ты уже не жаждешь смерти…

– Я тогда ошибалась. Верила в мир духов своего племени. Чувствовала призраков своих предков. Но они – лишь воплощённая память, чувство самости, которое отчаянно удерживает себя одной лишь силой воли. Дрогнет воля – и всё потеряно. Навсегда.

– Забвение столь ужасно, Мхиби?

Она наклонилась вперёд, схватилась за борт повозки скрюченными пальцами так, что ногти вошли в старое дерево.

– По ту сторону ждёт не забвение, невежда! Нет, представь себе место, где толпятся раздробленные воспоминания – память о боли, об отчаянии, – все те эмоции, что глубже всего врезаются в душу. – Она ослабла, откинулась назад, медленно вздохнула и прикрыла глаза. – Любовь улетает, как пепел, Скворец. Даже личность стирается. А то, что от тебя остаётся, обречено на вечность боли и ужаса – поток осколков памяти от каждого – от всех, – кто жил прежде. В своих снах… я стою на краю. Во мне нет силы – моя воля уже выказала себя слабой, недостаточной. Когда я умру… я понимаю, что меня ждёт, что жадно хочет пожрать меня, алчет моей памяти, моей боли. – Мхиби открыла глаза, встретила его взгляд. – Это истинная Бездна, Скворец. Превыше всех легенд и сказаний, это – истинная Бездна. И она живёт сама в себе, поражённая отчаянным голодом.

– Сны могут быть лишь воображаемым воплощением наших собственных страхов, Мхиби, – сказал малазанец. – Ты выдумала справедливое наказание за то, что расцениваешь как поражение дела всей своей жизни.

Её глаза сузились.

– Прочь с глаз моих, – прорычала Мхиби. Отвернулась, надвинула капюшон пониже, отгородилась от внешнего мира – всего, что лежало за пределами вздувшихся, грязных досок дна повозки. Уходи, Скворец, уноси свои острые, как меч, слова, холодную, неприступную броню невежества. Нельзя ответить на всё, что я видела, простым, жестоким утверждением. Я не камень для твоих грубых рук. Узлы во мне крепче твоего зубила.

Твои острые, как меч, слова не рассекут моё сердце.

Я не смею принять твою мудрость. Я не смею…

Ах, Скворец. Сукин ты сын.

…Командир скакал лёгким галопом сквозь клубы пыли, пока не добрался до авангарда малазанской армии. Там он обнаружил Дуджека, по одну сторону военачальника ехала Корлат, а по другую – даруджиец, Крупп, который неловко ёрзал на своём муле, отмахиваясь руками от туч мошкары.

– Истинная чума – сей пагубный гнус! Крупп в отчаянии!

– Скоро поднимется ветер, – проворчал Дуджек. – Мы подходим к холмам.

Корлат подъехала ближе к Скворцу.

– Как она, командир?

Тот поморщился.

– Не лучше. Душа её скорчилась и иссохла так же, как и тело. Выдумала себе такой образ смерти, от которого готова бежать в ужасе.

– Ц-ц-ц… Серебряная Лиса чувствует себя брошенной матерью. Это ведёт к озлобленности. Она больше не рада нашему обществу.

– И она тоже? Это уже, кажется, превращается в состязание воль. Изоляция – последнее, что ей нужно, Корлат.

– В этом – она точное подобие своей матери, как ты только что заметил.

Он тяжело вздохнул, поёрзал в седле. Мысли бросились врассыпную; Скворец устал, нога болела и отказывалась повиноваться. Сон не шёл к нему. Никаких вестей о Паране и «Мостожогах». Магические Пути стали непроходимы. Неизвестно, началась ли осада Капастана или нет, тем более что случилось с городом. Скворец уже начал жалеть, что отослал Чёрных морантов. Армии Дуджека и Бруда быстро шагали в неизвестность; даже великую ворониху Каргу и её родню никто не видел уже больше недели.

Это всё из-за треклятых Путей и болезни, которая их теперь наполняет…

– Опаздывают, – пробормотал Дуджек.

– Лишь немного задерживаются, убеждает всех и каждого Крупп. Вспомните же последнюю доставку. Уже почти стемнело. Всего три коня осталось в первом фургоне, остальных убили, а упряжь отрезали. Четверо акционеров погибли, их души и сбережения рассеялись по всем ветрам преисподней. А госпожа каравана? Почти при смерти. Предзнаменование ясное, друзья мои – Пути поражены. И чем ближе мы подходим к Домину, тем зловонней становится… хм, вонь.

– Но ты утверждаешь, что они вновь прорвутся к нам.