Память льда. Том 2

– Сейчас! И прежде, и, несомненно, в будущем тоже, заверяет Крупп. Малазанские загадки, о да! Любопытнейший народ, утверждает Крупп. Дисциплина на марше растворилась почти до невидимости, пыль поднята такая, что видно на лиги окрест, но что видно-то – лишь одна пыль!

– Всё скрыто от взгляда, – прорычала Хетан.

– Даже столь острого.

– Значит, ты тоже заметил.

– Что заметил, восхитительная? Роскошные извивы твоего тела? Как мог Крупп упустить из виду столь чудесную, пусть и слегка диковатую красоту? Точно цветок прерий…

– …который тебя сейчас убьёт, – с ухмылкой заметила Хетан.

– Цветок прерий, отмечает Крупп, подобный тем, что расцветают на колючих кактусах…

– Рискуешь оступиться, Человек Сала.

– О, ступица Круппа редко рискует, ибо на риск ступает лишь тупица, не ведающий… кхм…

– Сегодня утром, – продолжила миг спустя Хетан, – я видела, как одна-единственная рота морпехов ставила шатры для трёх рот. По всему малазанскому лагерю. Одна – на трёх, снова и снова.

– О да, на малазанцев можно рассчитывать!

Хетан подъехала вплотную, схватила Круппа за ворот плаща. Она почти стащила даруджийца с седла и ухмыльнулась чуть шире.

– Человек Сала, – прошипела Хетан, – когда я объезжу – скоро – этому мулу понадобится волокуша, чтобы тащить то, что от тебя останется. Затягивать всех в свою паутину слов – добрый талант, но сегодня я выбью дыхание у тебя из груди. Оставлю немым на долгие дни. И я это сделаю, чтобы показать, кто из нас – главный. А теперь – ещё хоть слово, и я не буду ждать вечера – устрою для этих детей и всех остальных такое представление, с которым ты жить дальше не сможешь. Ага, по выпученным глазам вижу, что ты меня понял. Хорошо. А теперь прекрати сдавливать мула коленями – ему это не нравится. Сиди в седле так, будто он – конь, потому что конём этот зверь себя считает. Он смотрит, как едут все остальные, смотрит, как лошади несут своих седоков. Взгляд его ничего не упускает – это ты заметил? Это самый внимательный зверь, какого только видел сей мир – и не спрашивай, почему. Всё, довольно слов. До вечера, Человек Сала, когда я тебя расплавлю. – Хетан отпустила Круппа.

Задыхаясь, даруджиец плюхнулся обратно в седло. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но поспешно захлопнул. Кафал хмыкнул:

– Он быстро учится, сестра.

Та фыркнула:

– Все вы такие, брат.

Баргасты поехали прочь.

Глядя им вслед, Крупп вытащил носовой платок из рукава и вытер пот со лба.

– Ох ты. Ах ты, как же так? Ты слыхал, мул? Это Крупп обречён. Обречён!

Скворец внимательно посмотрел на двух женщин перед собой, затем сказал:

– В разрешении отказано.

– Её же тут нет, сэр, – повторила одна из морпехов. – Так что нам присматривать не за кем, верно?

– Но в роту свою вы не вернётесь, солдаты. Останетесь при мне. Хотели что-то ещё обсудить? Нет? Свободны.

Женщины обменялись взглядами, затем отдали честь и пошли прочь.

– Иногда, – проговорил Артантос, стоявший в полудюжине шагов от командира, – он поворачивается и кусает за ногу, да?

Скворец покосился на знаменосца.

– Кто поворачивается?

– Стиль командования Дассема Ультора. Солдатам позволено думать, сомневаться, спорить…

– И это делает нас лучшей армией, какую только видел мир, знаменосец.

– Тем не менее…

– Нету никаких «тем не менее»! Именно поэтому мы лучшие. И когда настанет время для тяжёлых приказов – увидишь дисциплину, сейчас, может, она и не заметна, но есть, глубоко внутри – и строгая.

– Как скажешь, – ответил Артантос, пожимая плечами.

Скворец продолжил вести своего коня в крааль. Огненный шар солнца уже начал прятаться за горизонт. Повсюду суетились солдаты – ставили шатры, разводили костры. Командир видел, как они устали. Слишком много двойных нарядов днём, да ещё и лишний колокол на марше перед закатом. Скворец понимал, что придётся так продолжать ещё по меньшей мере три дня, а затем добавить два колокола отдыха перед Кораллом, чтобы пехота успела оправиться. Измотанная армия – побеждённая армия.

Конюх принял поводья у Скворца, и командир направился к шатру Дуджека.

Перед входом на вещмешках расселся взвод морпехов – в доспехах и шлемах, на лицах по-прежнему шарфы, которыми солдаты прикрывали лица от дневной пыли. Никто и не подумал подняться при появлении Скворца.

– Вольно, – саркастически прорычал он, шагая между солдатами ко входу в шатёр.

Дуджек стоял на коленях. Он расстелил на ковре карту и теперь разглядывал её в свете фонаря, бормоча что-то себе под нос.

– Итак, – проговорил Скворец, придвигая походный стул и усаживаясь, – разделённая армия… снова разделяется.

Дуджек поднял взгляд, его кустистые брови на миг сошлись в мрачной гримасе, но затем военачальник снова уставился на карту.

– Мои телохранители снаружи?

– Ага.

– Они и в лучшие времена были так себе, а уж теперь и подавно.

Скворец вытянул ноги, поморщился от застарелой боли в левой.

– Они же все из Унты, да? Давненько я их не видел.