Память сердца

Я понимаю, почему у большинства беллетристов рассказы о матери носят обрывочный характер – с воспоминаниями об отдельных эпизодах, фактах, событиях. Я не могу и не хочу избегать рассказа о своей маме, – но это тоже будет повествование об отдельных фрагментах из ее и моей жизни. Потому что невозможно выплеснуть на бумагу сонм чувств, мыслей, счастья и горя, трепетного благоговения и еще чего-то несказанного, что таится в тебе где-то глубоко-глубоко. Невозможно!.. Но имя этому – мама.

У отца после смерти первой жены остались, что называется, на руках, четверо детей: старшая дочь Майра, далее – сын Хасан, еще поменьше – дочь Зухра и самый младший, еще не умеющий ходить, Хосаин.

Произошло это в разгар Первой мировой войны. Что это за время, известно. Нам об этом рассказывали фильмы, книги и старшие, пережившие эти годы. И мы, молодежь, слушали их с открытым ртом, поражались…

Разруха. Стояли заводы, железные дороги. Все, что можно было уничтожить – взорвать, сжечь, было взорвано и сожжено. Руины и пепелища кругом: ни тебе целой скирды или стога, ни уцелевшей крыши, чтобы спрятаться от дождя. Стылая, истерзанная несчастная земля – без посевов, садов, скота. Да еще разношерстные банды терзали и без того обескровленную страну. Тиф и голод косили людей сотнями тысяч. Земля плакала кровью истерзанных и измученных…

Одному в Москве прокормить, поднять такую ораву было просто невозможно, и отец, хотя и стремился вырваться из деревни и навсегда осесть в городе, вынужден был продать свой двухэтажный дом на улице Татарской, напротив мечети, и вывезти всю свою семью в Никольское. Дом деда там еще стоял, в нем жил младший брат отца Муса. Он с радостью встретил прибывших, и обе семьи зажили дружно.

А на той же улице в Никольском, буквально через несколько домов, жила моя будущая мать, ей тогда лет шестнадцать исполнилось, может, чуть больше. В их семье тоже четверо, и только дети: старшему брату было, наверное, лет восемнадцать с небольшим, за ним сестренка, родившаяся перед мамой и еще маленький братишка. Родители их умерли. Как выжили эти четверо ребят одни, без взрослых кормильцев – уму непостижимо! Скорее всего, только благодаря участию и помощи соседей – человеческому состраданию, словом.

Кстати, о сострадании! Позволю себе несколько отвлечься…

Многие семьи, спасаясь от голода, покидали в те годы свои дома и уезжали в Ташкент, «город хлебный». А из нашего Никольского, так уж повелось, за пропитанием, на приработки ездили в Астрахань. Поехали в Астрахань за хлебом и старший брат мамы с сестрой. Но по дороге сестра заболела тифом и в Баскунчаке ее сняли с поезда, отправив в больницу. Заботу о ней, по просьбе брата, приняли на себя какие-то попутчики, татары из соседней деревни Никиткино, которые тоже вынуждены были остаться – со своим больным. Брат поехал в Астрахань один; достал там полпуда муки, заехал на обратном пути за сестрой – но оказалось, что там уже нет ни ее, ни тех, кого он просил о ней позаботиться. Мало горя! – он свалился в тифу и сам!..

Отдав муку, добытую ценой таких лишений, новым попутчикам, землякам из татарского села Топкино, наказал, чтобы в Никольском они передали эти полпуда муки его семье – Маминым, из рода Таировых. А сам остался, решив, что по выздоровлении найдет и сестру.

Что удивительно! Попутчики-земляки, сделав крюк, заехали в Никольское. Поведали обо всех злоключениях, выпавших на долю сестры и брата, и передали муку, цену которой не приравнять ни к каким пудам золота! В ней была жизнь, и в первую очередь – жизнь моей будущей мамы! Да и моя, в сущности!..

Брат и сестра Таировы в Никольское так и не вернулись – пропали оба. Больше о них никто ничего не слышал.

А полпуда муки, присланные братом, помогли матери и ее младшему братишке Абдурахману выжить. Чего уж она добавляла в эту муку, с чем мешала – неведомо. Но этой драгоценной муки им хватило надолго! Голод они пережили. Да… Это, так сказать, к вопросу о человеческом сострадании. Стоимость жизни человека в те годы была куда меньше цены ржаного зерна, – а вот поди ж ты! Малознакомые люди не позарились на вожделенное, спасительное, скорее всего так необходимое им самим, но – чужое! Терзаемые муками голода, они не поддались искушению; а ведь свидетелей рядом не было – протяни руку и… возьми! Что такое эфемерные угрызения совести по сравнению с изнуряющим голодом, когда «костлявая», кажется, уже замахнулась на тебя косой?! Нынешнее поколение, конечно, не может представить себе, что это такое. И слава богу!

Но те люди, несмотря на все трудности, доставили по назначению эту несчастную муку, просто спасая жизни чужих детей. Из чувства долга. Из сострадания. Как-то в популярном сериале «Цыган» я услышал выражение – «цыганская почта». Что-то очень похожее бытовало и среди наших земляков-татар, что не позволяло им отступить от общепринятых понятий и обязательств – справедливости, богобоязненности, человечности.