Память сердца

Утром вышли из «Туманного». Мороз сорок градусов, снег выше колена, пронизывающий ветер. Мы все в летнем обмундировании: в резиновых галошах, в кепках, без рукавиц и бушлатов. Подгоняемые прикладами, к вечеру добрались до лагеря, обслуживающего дороги. Нас закрыли в нетопленную дырявую палатку. Охрана взяла трёх человек, пошли искать дрова. Где-то нашли, затопили стоящую в центре железную печку. Кое-как согрелись. Съели сухой паёк, что выдали на сутки, и легли отдыхать, кто на нарах, а кто на пол.

Утром приехал какой-то представитель в сопровождении трёх порожних машин. Посмотрел на нас и принимать отказался.

– В летнем обмундировании мне люди не нужны, у меня не во что их одеть! – сказал он и уехал.

А у нас ни есть, ни пить. Сидим в палатке, как в карцере.

Уголовников среди нас было человек десять. Весь день они играли в карты, а вечером решили поразмяться – обыскать «врагов народа» и «конфисковать» у них всё, что найдётся.

– Спокойно, олени! – гаркнул на всю палатку один из них – Иван Глотов, которого я знал ещё по «Туманному». – Иначе худо будет!

Мы сидели на нарах втроём. Глотов и ещё несколько ублюдков подошли ко мне:

– Деньги есть?

– Откуда?

Глотов обшарил все карманы, пощупал все складки. Не нашёл.

Рядом со мной сидел старый и седой, небольшого роста профессор Ленинградской военно-медицинской академии по фамилии Бравда. У него тоже ничего не нашли. Но один уголовник заметил золотые зубы.

– А ну-ка, открой рот!

Исаак Соломонович молчит. Один из ублюдков неожиданно бьёт его по голове и хватает за горло. Второй вставил в рот палку и чем-то выдрал три или четыре зуба. Изо рта старика потекла кровь.

Мы вступились было за профессора.

– Что вы делаете?! Старый человек.

Подскочили еще двое, один с ножом.

– А ну, в сторону, а то живот распорем!

Кто-то стал стучать в дверь, вызывать охрану. Один из уголовников, по кличке Серый, ударил его по голове. Тот смолк. Конечно, нас было больше, но мы слабые, а они все здоровые, у них ножи.

На других нарах сидели двое заключённых. Бандиты подошли к одному из них, стали что-то отбирать, тоже схватили за горло. Сидевший рядом с ними военный ударил того, который душил. Тот отлетел в сторону. Несколько уголовников набросилось на военного. Услышала охрана.

Через некоторое время пришёл уполномоченный НКВД с солдатами. Окружили палатку, открыли дверь, стали по фамилиям вызывать уголовников. Никто не выходит. Сидят и играют в карты. Тогда в палатку вошёл уполномоченный, вытащил наган и говорит одному:

– А ну, выходи!

А тот ему:

– Гад! Шакал! Мяса захотел! Да?

Уполномоченный выстрелил ему в руку. Уголовник взвыл. Вбежали четыре охранника и по одному стали вытаскивать бандитов наружу.

Больше мы их не видели. Это был, пожалуй, единственный случай, когда представители власти вступились за «врагов народа».

В палатке стало тихо.

На третьи сутки нашего пребывания в дорожном лагере привезли продукты: по четыреста граммов хлеба и по паре кусочков сахара. Накипятили два ведра воды.

Утром нас переодели в зимнюю одежду, ещё раз провели «медкомиссию». Определяли на глаз: кто покрепче – в одну сторону, кто совсем ослаб – в другую. Когда мы прощались, Исаак Соломонович мне дал свой ленинградский адрес, чтобы после освобождения я съездил в Ленинград и рассказал о нём. Сам он не надеялся вернуться домой.

В две машины посадили больных и слабых и увезли в поселок Ягодное. Остальных, в том числе и меня, тоже на двух машинах отправили на заготовку леса в лагерь «Мальдяк».

Для нас, доходяг, и эта работа была тяжёлой. Бывало, одно бревно тянем волоком по снегу, как муравьи, вдесятером. Падаем, охаем, мёрзнем. Сил нет.

* * *

Заключенный Иванов – пожилой, седой – бывало, часами сидит, смотрит в одну точку, забывая обо всём окружающем. За что его осудили, никто не знал.

Зима в этом году была морозная, работали мы на дальней сопке, заготавливали дрова. Поднялся буран, метёт, воет так, что друг друга не видать. Настал вечер, темно, дороги нет. С трудом возвращаемся в лагерь. У вахты нас пересчитали, одного не хватает, быстро выяснили – нет Иванова. Пошли искать, но не нашли. Объявили его в побег.

А весной, когда вывозили заготовленные с зимы дрова, обнаружили его труп; он там же, в лесу, повесился.

Хорошо знавший его по Сахалину земляк рассказывал:

«Иванов родом из Сибири, жил и работал в деревне. Первая его жена умерла рано, остались дети без матери. Женился он на другой, но мачеха с первого дня невзлюбила детей и уговаривала мужа отдать их в детдом. Он не согласился, считал для себя позором. Скоро они продали дом, скотину, собрались и уехали из села. Никто не знал, куда они уехали и где живут.