Память сердца

Всю зиму мы работали на сборе кедровой хвои. Работа была довольно лёгкой. Кедр-стланик – вечнозеленое растение, растёт в виде кустов высотой три-четыре метра. В начале зимы он веером склоняется к земле, затем его ветки полностью покрываются снегом, и он ложится в зимнюю спячку, как медведь. Зимой стланика не видно, он весь под снегом, остаются одни бугорки. Чтобы достать хвою, надо прощупать ногой такой бугорок, найти ветку и отрубить. Потом только вытаскивай ее из-под снега и тереби. Иглы хвои, между прочим, покрывающие ветку от начала до конца, длиной более десяти сантиметров. На ветках мы находили и орехи в шишках. Орехи мельче, чем у сибирского кедра, но тоже вкусные. Они служили нам дополнительным питанием.

Однажды мы с напарником поднялись на сопку и забрались в глубь леса, где нашли замечательный стланик, хвоя у него пушилась, как лисий хвост.

Набили мешки и собрались было идти обратно в лагерь. И тут я вдруг провалился в какую-то яму. Подо мной что-то зашевелилось, кто-то приподнял меня, как сучок валежника, и выбросил наверх. Я оглянулся – из-под снега выползал медведь! Мы с напарником мешки побросали и что есть духу рванули вниз по тропинке. Пробежали, наверное, с километр. Оглянулись: медведя позади нет. Мы остановились, еле-еле отдышались и не спеша пошли в лагерь.

Пожилой мужик, бывший забайкальский партизан, говорит нам:

– Хорошо, что успели убежать. Потревоженный медведь в спячку больше не ложится. Он голодный, будет бродить, искать еду. Если встретит человека, нападет и разорвёт.

Охрана нам не поверила, повели нас на сопку обратно. Пришли, кричим:

– А ну, мишка, вылезай! Гости пришли.

Никакого звука. Взяли палку, поворошили берлогу, медведя там не было. Мы взяли мешки и вернулись в лагерь. Солдаты пошли по медвежьему следу и пристрелили шатуна.

«Везёт мне на мишек, – сказал я по дороге напарнику. – Во время побега чуть ли не носами с одним столкнулись».

И я рассказал про первую встречу с медведем.

Напарник посмеялся над моим рассказом, сказал, что нам повезло. Если бы зверь побежал за нами, то спустил бы штаны с обоих.

Мой напарник был неплохим человеком. Добросовестным работником, с чувством юмора, но сильно истощённым. Вскоре его не стало.

В тот день наша бригада работала в лесу у подножия сопки. Стемнело. Все взвалили на спины мешки с хвоей и по многочисленным тропинкам направились к шоссе. Я оглянулся: мой друг пошёл не за мной, а другой тропинкой.

Друг за другом мы подошли к воротам лагеря, вахтеры стали нас считать. Одного нет. Стали проверять – нет моего друга, бывшего механика на корабле дальнего плавания Алексея Омельченко. Бригадир, я и двое из охраны отправились в лес на поиски. Пришли на место работы – его нет. Стали искать на разных тропах. Иду я и вижу, в стороне на тропинке что-то чернеет. Подошёл ближе, смотрю: мешок с хвоей, а под ним лежит мой друг. Я позвал остальных. Пришли, послушали, пощупали. Напарник был мёртв.

Условия жизни в лагере были во всех отношениях лучше, чем на приисках, но заключённые умирали почти ежедневно. Дело в том, что в Ягодное были направлены самые измотанные на добыче золота люди. Многим уже не помогали ни работа полегче, ни улучшенное питание, ни витамины, ни медпункты с санчастью, которые имелись в лагере.

К весне у меня сильно заболела рука. Меня оставили работать в лагере, назначив помощником могильщика. Моим начальником был уголовник Сергей, прозванный Краснушкиным за грабёж на свободе красных товарных вагонов. Я проработал с ним всего три месяца, но этого времени мне хватило, чтобы посмотреть, сколько нашего брата ложилось в колымскую землю.

Заключённые умирали почти ежедневно, но хоронили их не каждый день. После смерти с мертвецов снимали бельё, взамен через голову надевали старый мешок и выбрасывали труп за барак санчасти. Когда накапливалось три-четыре трупа, тогда и хоронили всех разом. Нам давали лошадь с санями. Мы клали трупы на сани и увозили на кладбище. Копать могилы было тяжело, земля мёрзлая, зимой и летом. Рубили на сопке сухостой и разжигали костёр. Земля оттаивала под костром сантиметров на 20. Мы углублялись, потом опять подкладывали дрова и зажигали, земля оттаивала ещё. Так делали три раза, чтобы выкопать ямку глубиной 60–70 сантиметров, глубже копать было невозможно. Хоронили по одному и по два человека. Вместо креста ставили небольшой столбик, где записывали фамилию покойного.

После похорон мы всегда возвращались поздно. Сергей не хотел в третий раз разжигать костер, он готов был зарыть могилу как попало и быстрее идти в лагерь. Правда, разжигать костёр на морозе было нелегко. Десятки спичек израсходуешь, кончики пальцев побелеют, пока разгорится. Потом стоишь над огнём, отогреваешь закоченевшие пальцы, вдыхаешь тёплый воздух.

Само кладбище представляло удручающее зрелище: многие столбики упали, могилы провалились. Из одной торчат ноги мертвеца, из другой руки или голова. Волки вытаскивали трупы из могил, разгрызали их, оставляя обглоданные скелеты.

* * *