Память всех слов

Деана ощерилась, увидев, как пристально вглядывается Сухи в ее экхаар. И слыша, с какой хрупкой, почти фарфоровой осторожностью произносит он последние слова.

– Я думала, что те, хм, ну пусть будет «девушки», укрыты, чтобы с ними ничего не случилось?

– А с ними ничего и не случится. Это чистейшая кровь Агара, которая только есть в княжестве. Они ценнее всех богатств, какие у нас тут есть, а потому Соловьи заменили кастратов и хранят их лучше собственной жизни. Когда… случится поединок, они будут окружены опекой и как минимум три месяца их никто не тронет. А потом они исполнят свои обязанности. Для – да поглотит это вечный огонь – добра и славы обоих княжеств.

Поняла она лишь через миг:

– Три месяца? Значит, Лавенерес…

– Не знаю. – Он махнул рукой. – Ничего об этом не знаю. Но Обрар хочет иметь полную уверенность. Девство не всегда это гарантирует.

– А если, – она проклинала собственное любопытство, но должна была спросить, – в одной из пяти будет тлеть огонь?

– На великих равнинах живут стаи львов. Когда молодой самец получает свой гарем, он отыскивает и убивает всех потомков предыдущего вожака стаи. Всех до одного, – и отравитель глотнул из бокала.

Некоторое время они молчали: он – всматриваясь в потолок, она – блуждая взглядом по комнате. Полки темного дерева, на них ряды бутылочек и шкатулок, стеклянные посудины удивительнейших форм и неизвестного предназначения. На медных табличках, прибитых к полкам, вырезаны надписи: авнее, дульст, цманея, серувийо… Большинство названий ничего ей не говорили. Часть же была написана на языках, которых Деана не знала, а часть обозначалась просто глифами, наверняка понятными лишь самому Сухи. Вся комната пропахла зельями и горьковатой вонью жженого миндаля.

Отравитель внезапно шевельнулся, кашлянул.

– Знаешь, что хуже всего? – обронил он. – То, что мы изначально были настолько слепы. Я был. Полагал, что страх, который Роды Войны и Храм питают перед Обраром, приведет к тому, что они будут склонны к уступкам. В конце концов, лучше потерять немного, чем все, – вот как я думал. Но я просмотрел одно…

– Рабов.

Она не отводила взгляда от полок, а потому скорее почувствовала, чем заметила, как он вздрагивает.

– Да. Нужно было что-то с этим сделать.

– Очищение? Ловля? Контролированное отворение крови?

Он причмокнул, а уродливое лицо его искривилось в хорошо известной ей саркастической гримасе.

– Ну вот, кажется, ты знаешь о Коноверине побольше, чем признавала. Нет, дитя, Лавенерес никогда б такого не позволил, он… Раз в сто, в тысячу лет родится некто подобный ему – соединение здорового рассудка, справедливости, умеренности и… честности. За двадцать, тридцать лет он мог изменить княжество, изменить его лицо. Эх… Снова говорю банальности. Я радовался этим изменениям… Рассчитывал на них.

Он прекратил улыбаться и впервые с момента встречи стал выглядеть печально.

– Мечты. Знаешь, каков самый больший грех людей с видением будущего? Способность игнорировать все, что этому видению противоречит. У Лавенереса было видение Коноверина, в котором через поколение-два не будет рабов. Он полагал, что часть из них мы выкупим, часть освободят после того, как те отслужат определенное число лет. Он думал, что большинство из них останутся потом у нас и как свободные люди будут работать на благо княжества. Казалось, что все к тому и идет, что как последний в роду он контролирует все. Что ж… Это была не первая ошибка, которую сделали в этом дворце.

Сухи буравил ее внимательными бледно-голубыми глазками.

– И он не задумался над тем – как и я вместе с ним, – что Роды Войны существуют только благодаря невольникам, что Храм Огня опасается потерять силу, если вдруг половина свободных жителей княжества будет поклоняться Баэльта’Матран, что владельцы плантаций – банда примитивных дураков, обряжающих собственную беспомощность в такие слова, как традиция, вековечные привилегии, дарованные богами права. Что все эти люди тоже имеют видение Коноверина без невольников, но это видение иное, чем у него. Что его видение – станет их пугать.

– Ты ведь вроде не пил, а болтаешь…

– Словно после нескольких кувшинов? Возможно, мне нужно с кем-то поболтать, и если это – лишь варварка из-за пустыни, которая единственная не боится войти в мою комнату, то что ж. Теперь, когда все закончилось, мне кажется это таким простым. Ослепить Дворец, отрезать его от вестей о настроениях среди невольников, спровоцировать бунт, который потрясет весь Юг, призвать на помощь Обрара из Камбехии, единственного князя с достаточно чистой кровью, чтобы войти в Око, и посадить его на трон. А что взамен? Как думаешь, что Пламенный пообещал аф’гемидам и жрецам?

– Не играй со мной в свои игры, отравитель. Что скажешь в обмен? Я стану отвечать на твои глупые вопросы, а ты – на мои. Согласен?

Он нахмурился. Потом ощерился в гримасе, широкой, словно ножевая рана. Выглядел Сухи при этом довольно пугающе.

– Никогда я тебя не пойму, Деана д’Кллеан. Даже в такой момент ты умеешь меня удивить. Но ладно, спрашивай.