Память всех слов

Он лгал, поскольку таким был договор между ним и Оумом. Никто не имел права узнать, что случилось в долине, как никто не имел права узнать правду о боге сеехийцев и о его слабости. Ранее ложь никогда не представляла для Альтсина проблемы, но, сидя перед столетним стариком, который был настолько добр к нему, а теперь, казалось, впитывает каждое слово из его уст, вор чувствовал себя мерзко. Заслонился беспамятством, банальной отговоркой о тяжелой болезни и бреде, сопровождавшем его в пути.

Он сказал Энроху, что не добрался до долины, но встретился с ведьмой, которую искал, за несколько миль от долины. Да. Чувствовал тамошнюю силу, дремлющую внутри. Нет, он понятия не имеет, что там такое, может, исключительно сильный Источник неизвестного аспекта? Не знает. Не понимает такого. Как он выжил? Тут он послал приору заговорщицкую улыбку и сказал правду: Черные Ведьмы имеют к монастырю дело. Хотят купить оружие, но так, чтобы ни одно из северных племен об этом не узнало. Не сказали ему, зачем им это. Таково их предложение, несколько купцов получат кучу денег, доставив оружие морем в долину Дхавии. Ведьма сама скажет, что ей нужно.

Он помнил удивление Энроха, его неуверенность и подозрительность и понимал их. С точки зрения старого солдата, в том не было смысла: зачем самой мощной силе на острове оружие, о котором никто не должен знать? Что там, собственно, происходит?

Альтсин не позволил ему раздумывать над этим слишком долго, раскрывая вторую часть пожеланий ведьм. Собственно, своих пожеланий. Он и сопровождающая его особа должны как можно скорее добраться до Понкее-Лаа. Да. Это ведьма. Та самая, которая была причиной его проблем. Нет. Он ей не доверяет, но выхода у него нет. Для него это – единственный шанс.

В тот момент лицо приора сделалось серьезным. И отчего бы монастырю выполнять эти поручения? Что он получит взамен?

Ничего.

Долина Дхавии знала, кто кого держит за яйца в этих переговорах. Если Энрох не согласится, каждый монах Великой Матери за стенами Каманы станет восприниматься как жрец любого другого бога. Навсегда.

Таким-то образом Альтсин и Аонэль оказались на когге, плывущем в Понкее-Лаа, одетые в сутаны, с посохами паломников, с печатями и письмами, гласящими, что они – двое Ожидающих в паломничестве, чтобы нести утешение страждущим. Это была превосходная маскировка, потому что никто не заглядывает под капюшоны монахов, а если попытается, то довольно будет сунуть ему под нос миску для подаяний, чтобы он быстро отошел прочь и сделал вид, что интересуют его совершенно другие дела.

Вор помнил путешествие, монотонное и спокойное. И помнил Понкее-Лаа, дождливый и туманный в тот день, когда они приплыли.

А потом?

Они пошли что-нибудь перекусить. Визит в таверну предложил он: тогда это казалось хорошей идеей.

Альтсин помнил, что, когда они встали на пороге, все разговоры утихли, а небритый, в грязном фартуке верзила за стойкой скорчил мину, словно собирался выбросить их за дверь. Но заколебался, бросив взгляд на немалую группку корабелов и моряков, сидящих в одном из углов зала. Альтсин помнил тишину, заливающую зал, когда они сели за стол и заказали еды. Помнил миску жиденького рыбного супчика и ложку, вылавливающую там маленькие куски трески с терпеливостью нищего, копающегося в мусоре. А потом напряжение, почти ощутимое, которое повисло в воздухе.

Они поели и вышли из таверны так скоро, как только сумели, а потом быстрым шагом нырнули в лабиринт портовых улочек. Словно пытались сбить со следа погоню.

Вдруг в воспоминаниях мелькнул вход в храм Реагвира, мощные врата, охраняемые восемью алебардщиками в тяжелых кольчугах. Накинутые на доспех синие якки украшал Дурвон, вокруг которого прилеплялись листья дуба – новая символика, незнакомая Альтсину. Верные входили внутрь под внимательными взглядами, постреливающими из-под открытых шлемов-капалинов, но не задерживали никого. Даже калек и нищих, которым ранее было запрещено переступать порог этого храма.

И все. Альтсин не помнил, вошел ли он внутрь или решил не рисковать.

Он тряхнул в темноте головой. Это ни к чему не ведет.

Чтоб его!

Глава 17

Вход в дворцовые сады был скрыт сбоку, между густыми кустами с буйной листвой. Собственно, не «скрыт»: невозможно скрыть нечто, перед чем стоит дюжина вооруженных как для битвы воинов в желтых одеяниях.

Самий был прав. Они следили, чтобы никто не сбежал.

При виде Деаны несколько сабель блеснули клинками, древки стрел уперлись в тетивы.

– Уходи прочь. Ты не можешь войти.

Командир стражи заговорил на ломаном к’иссари, указывая ей на обратную дорогу. Она улыбнулась под экхааром. Видимо, он принял ее за обычную воительницу иссарам, которая заблудилась в городе. Миновал едва месяц, а о ней уже забыли.

– У меня дело к князю. – Она подняла ладонь, блеснув рубиновой подвеской. – Остановишь меня?

Соловей заколебался, а в глазах его появился блеск понимания.

– Если ты войдешь туда, то не сможешь покинуть дворец, пока он не удалится на суд, – пояснил он уже на суанари. – Таковы приказы.

Суд. Хорошо же они это называют.