Память всех слов

Он висел почти неподвижно, концентрируясь на воспоминаниях, которые напоминали стайку шпротов: всякий раз, когда он тянулся за одним, остальные порскали во все стороны. Аонэль решила вернуться с ним на Понкее-Лаа, чтобы выполнить ритуал, который должен был убрать из его головы кусочек души бога. Ей следовало присутствовать при конце этой истории, поскольку она была в ее начале. «Равновесие важно, – сказал Оум. – Без него все падет».

Альтсин попытался поймать остальные воспоминания с того момента, как они покинули порт. Хаос и проблески света, отраженного от боков уплывающих шпротинок. Какой-то мужчина со знаком Реагвира на предплечьях, Дурвон почти тонет в свежей припухлости, патрули при входе в Д’Артвеену; перевернутая повозка, закрывающая путь по улице; слова «приветствую братьев, приветствую», произнесенные нарочито униженным шепотом; люди, собирающиеся в толпы согласно неким, на первый взгляд странным, принципам – не по богатству, цеху или языку; минуемая на улочке группка вооруженных палками, дубинами и ножами подмастерьев из мясников, носящих на шее символы Ладони Матери; заплаканная женщина, прижимающая к груди окровавленного мальчишку; Бендорет Терлеах, аристократ по крови, кости и лицу; пульс в висках и мушки перед глазами…

Он встряхнулся и оттолкнул эти картины. Это дорога к безумию.

Тело подсказывало, что Альтсин висит тут довольно давно. Прежде чем он вернет над ним власть, стоит осмотреться.

Он разлепил веки.

Темнота.

Темнота за и перед глазами.

Полная, словно бархат, поднесенный к самому носу.

Худшая разновидность тьмы.

На миг ему показалось, словно веревка разорвалась и он падает. Машинально дернул руками в сторону лица, боль вспыхнула снова, но на этот раз от крика его удержала мысль, пережавшая горло, ужасная и отбирающая способность рационального анализа ситуации. Его ослепили…

ЕГО ОСЛЕПИЛИ!!!

Вор дернулся сильнее, приподнимаясь на вытянутых вверх руках, и встал на ноги. Тело запротестовало такой болью, словно все кости у него были сломаны; он застонал, но устоял, выпрямился. Сжал зубы и заставил себя думать. Его ослепили или…

Или он был в по-настоящему глубоком подвале, таком, где солнце – лишь легенда, которую рассказывают друг другу ползающие по стене насекомые.

Да. Так-то оно и должно быть. Он не чувствовал боли на лице: везде, но только не на лице, просто-напросто тут царила ужасная тьма.

В этой позиции руки его были приподняты и раскинуты в стороны. Когда Альтсин шевелил ими, чувствовал железные обручи наручников и звенья цепи, идущей вверх. За спиной ощущал вертикальную балку, с благодарностью оперся на нее. Когда он вернет власть над телом…

Ты ведь знаешь, что это, верно?

Мысль пришла внезапно, он почувствовал в ней мрачную веселость.

Ты уже видел кое-кого, кто умер, прикованный в сходной позе, ты уже касался звеньев, которых не разрушит ни один инструмент, алхимическая кислота или заклинание. А эта балка – вовсе не балка, а клинок. Черный, словно кусок неба, на котором не горит ни одна звезда. Клинок холодный и голодный.

Ты знаешь, где ты.

Он застыл, призывая всю свою волю, чтобы не начать дергаться и биться.

«Да. Я знаю. Я помню эти цепи, вырастающие из концов эфеса, распинающие жертву на клинке. Я помню меч, черный, словно сон крота, меч, что тверже сердца процентщика. Я там, где все началось».

Перед лицом Денготаага, Меча Реагвира.

«Лицом? – удивился он сам себе. – Отчего я подумал: лицом?»

Потому что она так сказала. Аонэль. Он должен был встать перед лицом Меча и развернуть случившееся. Предложить сущности, которая в нем сидела, альтернативу. Или же им придется сражаться, пока это тело не распадется, а сукин сын уйдет той же дорогой, какой он пришел. И неважно, что ждет его там, по ту сторону.

Этот план был настолько же безумен, как и планы Черных Ведьм, касающиеся будущего Амонерии. Теперь Альтсин понял. Надежда вовсе не умирает последней – после нее свой голос получают безумие и отчаяние.

Он отклеил спину от меча. Нет. Еще не время ни для одного, ни для другого. Сперва он должен вспомнить, как сюда попал.

Вор вернулся мыслями к Камане. Это он помнил. Слегка смутно, но чем больше он сосредоточивался на прошлом, тем отчетливей его видел. В монастыре его приветствовали, словно чудесно воскрешенного ребенка. Домах и Найвир приплыли десять дней назад, принеся весть о его вероятной смерти, потому что из долины Дхавии ни один чужеземец не возвращался живым; и тут такая неожиданность. Альтсин помнил приветствия, удивление на всех лицах и свой стыд. А лучше всего он помнил причину своего стыда. Ложь, которой он угостил приора.