– Убери это, – проехалась она пальцем по камням и жемчужинам, украшающим ножны. – Все это.
– Сакари?
– Да, сакари. – Чтобы он лучше ее понял, она подцепила ногтем одну из жемчужинок и вырвала. – Сакари.
Он кивнул, после чего притронулся к украшенной рубинами рукояти:
– Сакари хана?
– Да. – Она отыскала взглядом одну из сабель с рукоятью, обтянутой акульей кожей. – Сделай так, – показала рукой.
Он глянул на нее и спросил:
– Орги? Савенры? Муши? О… плата, – добавил на меекхе.
Наверняка знал, с кем имеет дело, но уговор есть уговор. Деана вручила ему выковырянную жемчужинку.
– Оплата, – указала она на остаток украшения.
Наверняка это было больше, чем он мог бы заработать и за полгода, даже если бы обслуживал только людей из окружения самого князя. Несколько секунд мастер буравил ее взглядом, потом отвернулся и исчез за завесой, делившей палатку надвое. Через несколько мгновений вернулся с ящичком, из которого вытащил двое еще неоконченных, обшитых черной кожей ножен для
Мастер положил на одном конце стола украшенные драгоценностями игрушки, а на другом – черные ножны, и начались торги. В результате в собственность Деаны перешла и пара коротких кинжалов, серповидный нож в украшенных серебром ножнах и два новых черных пояса к
– Завтра? – Она указала рукой на солнце и сделала круговое движение.
Он улыбнулся, блеснув белыми зубами:
– Завтра.
Она вышла, забрав кинжалы, нож и кошель. Обмен, который удовлетворил обе стороны, – наилучшая торговля в мире.
Утром третьего дня шатры свернули и загрузили на повозки или хребты верблюдов, ослов и мулов. Проводник каравана расставил всех по своим местам, отряды одетых в желтое всадников окружили оазис кольцом в полмили, другие же, спешившись, стояли колоннами между повозками и стадами животных. Чародеи освобождали Силу в землю и воздух в поисках признаков опасности. Выход княжеского каравана напоминал первые движения небольшой армии, начинающей кампанию.
Когда они выступали на юг, вел их огромный слон, несущий на себе багровый балдахин, под которым сидел мужчина с глазами, закрытыми бельмами. Погонщик похлопывал серого гиганта по голове, шептал ему что-то на ухо и, похоже, чувствовал себя счастливей некуда. Но все поглядывали на женщину, идущую свободным шагом на расстоянии от животного.
Ржавые одежды, касающиеся земли, темная материя, закрывающая лицо, два черных ремня на бедрах, сабли в таких же черных широких ножнах. Свободный шаг. Все знали, что иссарская женщина еще пару дней назад ехала на повозке, слишком слабая, чтобы даже сесть, но теперь она, похоже, готовилась пешком преодолеть двести пустынных миль.
Иссары и правда были живучими, словно
Слепой мужчина сдвинулся чуть вперед и хлопнул парня по плечу:
– Как она выглядит?
Выслушал его описание, задумчиво огладил бороду и загадочно улыбнулся.
– Ее одежда что-то значит? – спросил молодой погонщик.
– Конечно. Черные ремни сабель, простая одежда. Говорят примерно вот что: я – паломница, не мешай мне в моем путешествии. Язык цвета для иссарам чрезвычайно важен. Красный означает невинность, синий – траур, белизна – смертельная опасность, желтый – поиск собственного пути в жизни. А вот черные ножны
– Надо бы мне знать эти языки. Знать, как ты.
– Иссарскому я могу начать тебя учить хоть сейчас. А вот этого второго ни я, и никакой другой мужчина, никогда не узнаем до конца. – Улыбка слепца была неясной, словно пустыня. – Передай Эвикиату, что сегодня мы сделаем дневной постой чуть более долгим. Начнем на час раньше и выдвинемся на час позже.
– Он будет недоволен, постоянно требует спешить.
– Неважно. Если она от усталости упадет в обморок, мы потеряем два дня, а не два часа. А поверь мне: мое знание языка женщин указывает, что нам пришлось бы ее связать, чтобы она оказалась на спине какого-то животного.
Князь вернулся на свое место, налил себе вина и поднял кубок в тосте:
– За путешествие. И за проблемы с переводами.
Глава 16
Парус забился и сник, потеряв ветер. Найвир умело его зарифил, а Домах перешел на нос, чтобы выскочить и вытянуть лодку на берег. В этом месте отлив обнажил узкий фрагмент пляжа, а значит, у них был шанс провести ночь на твердой земле, а не как прежде, на неустойчивой скорлупке в миле от берега.