Удовлетворяет легенда Корчака и целому ряду других жанровых требований, так называемых директив. В ее основе лежит единственный эпизод из жизни героя — его предсмертный час. Здесь налицо директива тенденциозного отбора материала. Дом сирот был депортирован, Корчак с детьми совершил путь до станции, немцы обратили внимание на его необычную фигуру — все это документированные факты. Однако у нас нет убедительных свидетельств того, что немцы предлагали ему остаться — здесь «работает» директива ограниченной истинности и невозможности полной верификации. Легенде свойственна гиперболизация: немецкий солдат, препровождавший Корча-ка с детьми на станцию, мог в те минуты прозреть, мог быть потрясен мужеством воспитателя, но могло ли это стать причиной его самоубийства? Легенда всегда заключает в себе правдоподобный вымысел: если немцы разыскивали Корчака на платформе, то в суете и неразберихе погрузки они действительно могли его не найти.
Но наиболее ярко жанровые признаки легенды Корчака проявляются в версии, максимально отдаленной от реальности, трансформированной в духе чудесного мифа. Согласно этой версии, Корчак и дети оказались в последнем вагоне поезда. Вагон неожиданно отцепился от состава, а немцы этого не заметили. Корчак и воспитанники чудесным образом спаслись.
Итак, чрезвычайная, невероятная история, которая происходит не за тридевять земель и не в бесконечно далеком, утратившем реальные очертания прошлом, а здесь и сейчас. «Легенда родилась ранним утром 5 августа 1942 года. Она росла стремительно и буквально за несколько часов облетела улицы Варшавского гетто», — сообщает современник. Эта непосредственная привязанность к определенной истории, личности, моменту, месту определяет характер легенды Корчака: постоянную оглядку на действительность, с одной стороны, и самодостаточность действующих в ней жанровых законов — с другой.
Рассказ о Корчаке как миф конституирует в первую очередь образ главного героя. Как обычно в мифе, он строится но некоторой «облегченной» формуле. В данном случае конкретизируется схема: мужество — стойкость — достоинство. От всех прочих качеств герой «освобожден» — они не существенны, не обнаружены. Вместе с тем, как уже было сказано, легенда о Корчаке — современная легенда, и она не может не считаться с реальностью. Образ Корчака далек от типичного мифического: персонаж героического мифа, он не обладает ни атлетическим сложением, ни физической силой, ни богатырской удалью. Этот усталый, изможденный, едва волочащий ноги человек — из жизни, а не из мифа. Его «негероичность» не затушевывается, а подчеркивается: старый, слабый, больной, невысокий и т. п. Не физической силой, а сверхъестественно сильным духом подтверждает он свой мифологический статус. В легенде Корчака обычная для этого жанра завязка — случается беда; обычная кульминация — решающая схватка героя с противником. Но учитывая реальность, легенда не сводит их в рукопашном бою. Корчак побеждает не силой оружия, а нравственной силой: он выполняет невыполнимое, противостоит многоголовому дракону, фашистской машине уничтожения. Мощь Корчака — в его колоссальном авторитете, его власть над людьми — беспредельна, аномальна. Во всех без исключения рассказах о Корчаке акцентируется его способность влиять на события, вселять в души и взрослых и детей веру в торжество добра. Для многих из тех, кто оказывался рядом с ним, мир существовал таким, каким его видел Корчак. Сам Старый Доктор не склонен преувеличивать свои возможности: «Я — врач, педагог, кто угодно — только не чудотворец», — говорит он своей соратнице Стефании Вильчиньской. Однако она настаивает: «Пока ты им
Корчак в легенде — это человек, способный предотвращать зло, а в единоборстве с ним оставаться невредимым. Потому-то мальчик Шлома, вернувшийся в Дом сирот вскоре после того, как тот опустел, не может поверить, что на сей раз Доктор не сумел отвести беду: «Они не могли забрать Доктора… Они его не забрали! В сущности, это есть вербальный аналог идеи чудесного спасения Корчака из отцепившегося вагона.
В легенде Корчака ничто не подчинено норме, все — сверх меры: и бесстрашие, сила отрицания зла, которое по своему масштабу здесь (как и в действительности) также выше всяких человеческих представлений, и «положительная» мощь героя — его безмерное чувство свободы.
«В этом марше есть свобода и нет страха», — пишет о последнем шествии Корчака, схватывая самую суть проблемы, А.Холланд.
С проблемой свободы, в данном случае свободного выбора между жизнью и смертью, связана в первую очередь мифологизация Корчака.
Присмотримся к ней внимательно.