Памятники позднего античного ораторского и эпистолярного искусства II — V века

Прекрасной женщине следует выбирать любимого человека по его нраву, а не по его роду: ведь и чужестранец может оказаться достойным, а согражданин — дурным, тем более, что именно ему обычно свойственно быть заносчивым. Коренной житель ничем не отличается ни от камней, ни от любого неподвижного предмета, который по необходимости остается всегда на одном и том же месте; а чужестранец подобен самым проворным божествам, солнцу, ветру, звездам и Эроту; окрыленный ими, я и прибыл сюда, движимый мощной силой. Не отвергай же моей мольбы: ведь не презрела Гипподамия Пелопа, чужеземца и варвара, Елена — Париса, пустившегося в путь ради нее; Филлида[196] — того, кто вышел из моря, Андромеда — того, кто слетел к ней с вышины.

Они знали, что от соотечественника они получат в дар только один город, а от чужеземца — многие города. Любовь — мой гость, а красота — твой; не мы пошли к ним, а они сами пришли к нам, и мы приняли <их с такой радостью, с какой моряки встречают появление звезд. Если моей любви не препятствует то, что я чужестранец, то пусть и тебе это не помешает принять влюбленного. Ты, может быть, даже предпочла бы жениха-изгнанника, так же как Адраст принял к себе зятьями Полиника и Тидея,[197] чтобы помочь им вернуть себе царство. Не поступай же, как спартанцы, моя дорогая, и не подражай Ликургу:[198] любовь не знает закона об изгнании чужеземцев.

Письмо 32

Трактирщице

Твои очи прозрачнее кубков, так что сквозь них можно заглянуть тебе в душу, румянец на твоих щеках превосходит своим нежным цветом вино, в белом полотне твоего легкого хитона отражается их яркий блеск, губы твои окроплены кровью роз, и, мне кажется, ты струишь воду из родников твоих очей и поэтому ты — одна из нимф. Скольких спешивших в путь ты заставляешь медлить? Скольких бегущих мимо удерживаешь? Скольких призываешь к себе, ни слова не промолвив? Я первый, чуть увижу тебя, изнемогаю от жажды, против воли останавливаюсь на месте, держа кубок в руке: но я даже не подношу его к губам; упиваюсь я одной тобой.

Письмо 33

Ей же

Эти кубки — из стекла, но твои руки превращают их в серебряные и золотые; они плавятся от взора твоих очей. Поставь же кубки на место — они, я боюсь, сделаны из слишком хрупкого вещества. Выпьем же вместе, но только взглядами; ведь и Зевс, вкусив такой взгляд, приобрел себе красавца виночерпия.[199] А если хочешь, не трать вина напрасно, влей в кубок чистой воды, поднеси его к губам, наполни его поцелуями и подавай его тем, кто томится жаждой; нет, никто не может остаться столь бесстрастным, чтобы захотеть даров Диониса, уже вкусив от виноградных лоз Афродиты,

Письмо 60

Ей же

Все в тебе восхищает меня: и твой льняной хитон, подобный одежде Исиды, и твоя харчевня — храм Афродиты, и кубки — подобные очам Геры, и вино — похожее на цветок, и твои три пальца, — на которых покоится кубок, сложенные вместе, как лепестки в бутонах роз; я боюсь, как бы кубок не упал, но нет — он стоит так прочно, словно его нарочно укрепили, и как будто он сросся с пальцами. Если же ты порой и отопьешь из кубка, то все, что в нем остается, становится горячим от твоего дыхания; это питье слаще нектара и так легко льется в горло, словно оно замешано не на вине, а на поцелуях.

Письмо 25

Разгневанной женщине

Вчера я застал тебя разгневанной и мне показалось, что я вижу не тебя, а кого-то чужого; это произошло потому, что душевная буря совсем исказила твое прелестное лицо. Не изменяй своему нраву и не смотри так сердито. Ведь и луна кажется нам не такой яркой, когда она в тучах, Афродита — не такой прекрасной, когда она сердится или плачет, Гера не кажется волоокой, когда злится на Зевса, и моренам не мило, если оно бушует. Афина отбросила флейту, потому что игра на ней искажала ее лицо. Даже эринний мы называем "благосклонными" — тогда они отгоняют от нас печали; мы радуемся и шипам на розах, потому что они смеются вместе с розами, хотя умеют и колоть и причинять боль. Ясное лицо женщины подобно цветку: не будь же вспыльчива и раздражительна, не лишай себя красы, не похищай у себя роз, цветущих в очах у вас, красавиц.

Если не веришь моим словам, возьми зеркало и погляди на свое изменившееся лицо. Отлично! Ты отворачиваешься.

Письмо 24

Мальчику

Агамемнон, когда обуздывал свой гнев, был прекрасен и подобен не одному богу, а многим — "главой и очами — громовержцу Зевсу, телом — Аресу, Посейдону — мощной грудью". Когда же он поддавался упоению ярости и гневался на своих соратников, его называли оленем и псом и его очи уже не были очами Зевса; ведь в бешенство впадают свиньи, собаки, змеи и волки и разные другие животные, лишенные разума; а человек красивый огорчает нас даже тогда, когда он не смеется и тем более, когда он мрачнее, чем ему свойственно. Ведь и солнцу не подобает скрывать свой лик в тучах; что же это за уныние, что за ночная тьма, что за угрюмый мрак? Улыбнись, ободрись, верни нам сияющий свет твоих очей!

Письмо 42

Афинодору