Памятники позднего античного ораторского и эпистолярного искусства II — V века

3. Я гораздо более счастлив, чем Геркулес и Ахилл, воинские доспехи которых носили Патрокл и Филоктет, обладавшие меньшими достоинствами.

Напротив, моя средняя, чтобы не сказать, невзрачная речь прославлена самым ученым и красноречивым из всех цезарей. Никогда еще сцена не (выглядела более благородно: Марк Цезарь — актер, Тит-император[279] — зритель! Возможно ли, чтобы кто-нибудь из смертных мог достичь большего, разве кроме того, кто окажется на небе в тот момент, когда, по словам поэтов, музы поют, а отец Юпитер слушает.

А какими еще словами я смог бы выразить мою радость по поводу того, что ты послал мне мою невзрачную речь, переписанную твоей рукой?

Истинную правду говорит наш Лаберий:[280] чтобы внушить любовь, приманки — бессмысленны, благодеяния же — любовный напиток. Никто еще ни ядом, ни любовным напитком не разжигал у влюбленного такого любовного пламени, какое ты вызвал у меня, оцепеневшего от восторга, этим своим деянием, озаренным любовью. Сколько у меня твоих писем — столько, я считаю, у меня и консулатов, лавровых венков, триумфов и расшитых тог.

4. Выпало ли подобное счастье Марку Порцию или Квинту Эннию, Гаю Гракху или поэту Тицию, Сципиону или Нумидийцу, или Марку Туллию? Их книги считаются более ценными и пользуются наивысшей славой, если они написаны рукой Лампадиона или Стаберия, Плавция или Децима, Аврелия, Автрикония или Элия, исправлены Тироном или переписаны Домицием Бальбом, Аттиком или Непотом.[281]

Моя же речь будет существовать, написанная рукою Марка Цезаря. Тот, кто отвергнет речь, полюбит почерк; тот, кто отнесется с пренебрежением к написанному, почтит писавшего. Это точно так, как если бы Апеллес нарисовал обезьяну или лисицу, он набил бы цену этим наихудшим из животных. Или как сказал Марк Катон о... (конец письма испорчен).

Письмо 8

Фронтон — Марку Цезарю[282]

Моему господину Аврелию Цезарю — Фронтон.

1. Какой прекрасный слух у людей в наше время! Сколько вкуса в оценке речей! Ты, может быть, уже знаешь от нашего Авфидия,[283] сколько одобрительных возгласов вызвала моя речь и каким хором похвал были встречены слова: "в те дни каждое изображение украшали патрицианские знаки отлитая". Но когда я, сравнивая знатное сословие с незнатным, сказал: "это может делать только тот, кто считает, что огонь костра подобен пламени алтаря, так как они одинаково светят", — то в ответ на это некоторые неодобрительно загудели.

2. К чему я тебе это рассказал? Чтобы ты, мой господин, когда будешь выступать в собрании людей, был подготовлен и знал, чем можно угодить их слуху: (конечно, не везде и не во всех отношениях, но все-таки иногда и в значительной степени. Когда ты будешь делать это, напоминай себе, что ты делаешь то же самое, что приходится делать вам, награждая и освобождая по требованию народа тех, кто проворно убивает зверей, будь то даже преступники и негодяи. Стало быть, повсюду народ господствует и берет верх. Стало быть, ты должен так поступать и так говорить, чтобы быть угодным народу.[284]

3. Услаждать слушателей без большого ущерба для правил красноречия — это и есть наивысшее достоинство и трудно достигаемая вершина искусства оратора; но нужно, чтобы та лесть, которой он намеревается ласкать слух народа, не была слишком бесстыдной; пусть лучше грешит рыхлостью композиция и структура речи, чем мысль — распущенностью. И одежду я предпочел бы строгую из мягкой шерсти, а не из тонкой или шелковой ткани изнеженных расцветок; темно-пурпурную, а не ярко-алую или желтую, как шафран. Кроме того, вам, которым необходимо одеваться в пурпур и багряницу, нужно и речь иногда одевать в эти же цвета. Поступай так, и ты будешь выглядеть сдержанным и умеренным наилучшей сдержанностью и умеренностью. А на будущее я вот что предсказываю: чего бы и когда бы ты ни достиг в красноречии, все будет совершенством, — таким огромным ты наделен талантом и с таким усердием и трудолюбием ты упражняешься; тогда как в других делах ты можешь достигнуть выдающейся славы либо одним усердием без таланта, либо одним талантом без усердия. Я уверен, мой господин, что ты тратишь какое-то время и на сочинение ораторской прозы. Потому что, хотя ловкость лошади можно испытывать одинаково и в галопе и в рыси, все же лучше испытывать ее чаще в том, что более необходимо.

4. Действительно, я разговариваю с тобой, забыв, что тебе только двадцать два года. В этом возрасте я едва лишь прикоснулся к древним авторам, а ты, благодаря богам и собственным достоинствам, достиг таких успехов в красноречии, какие доставили бы славу старикам, и что самое трудное — во всех родах искусства речи. Ведь письма твои, которые ты усердно пишешь, показывают мне достаточно ясно, как много ты еще можешь сделать, стремясь к большей непринужденности и цицеронианству в стиле.