Памятники Византийской литературы IX-XV веков

10. …Иоанн еще задолго до смерти завещал скипетр ромейской империи Алексею [307], который был старшим его сыном. Когда же родился у него последний сын — Мануил, тотчас стали ходить толки о признаках, что это дитя будет царствовать. Упомянуть об одном или о двух из них будет, думаю, своевременно. Однажды Мануил заснул, — и вот представилась ему во сне какая–то величественная женщина в черном платье, державшая в руках туфли, какие обыкновенно носят императоры. Она подавала их Мануилу и приказывала надеть, а свои сбросить, указывая при этом на обыкновенные его голубые. Проснувшись взволнованным и :не найдя туфель, какие видел во сне, он, как свойственно детям, начал плакать и думал, что их унес кто–нибудь из слуг. Таков был этот признак; не менее замечателен и другой. Был один монах; отечество его Галилея, а жизнь отшельническая в горах. Однажды, беседуя с императором Иоанном, он увидел подошедших к себе императорских детей и к прочим отнесся, как к частным лицам, а к Мануилу подошел благоговейно и благословил его. Когда же император спросил, почему он так сделал, монах в ответ сказал, что из всех детей Иоанна один Мануил кажется ему императором. Хотя эти и другие подобные случаи возбуждали в душе императора различные помыслы, однакож, не решаясь нарушить то, чего прежде хотел, он продолжал иметь в виду упомянутую цель. Но ни одно из дел не зависит от предположений человеческих.

… А император, почувствовав уже, что ему становится худо, приказал явиться к себе сановникам, вельможам, воеводам, вообще всем знатным лицам, и говорил им следующее: «Ромеи, все сюда собравшиеся, послушайте меня! Многим уже и из предшествовавших императоров угодно было передавать своим детям власть, как некое отцовское наследие. И сам я знаю, что получил царство от отца–императора, и каждому из вас должно быть это известно.

Поэтому вы, конечно, думаете, что ожидая конца жизни и оставляя после себя двух сыновей, я, по общечеловеческому закону, передам власть и престол тому из них, который старше возрастом. Но у меня столько заботы о вас, что если бы ни один из них: по своим качествам не был способен взять на себя это бремя, я избрал бы кого–нибудь иного, кто соответствовал, бы моим и вашим мыслям. Ведь мне кажется, что и дающему и принимающему не принесет пользы, если кормчий по невежеству потопит свой: корабль и, что еще хуже, сам погибнет с вверенным ему кораблем, не воздав даровавшему добром за добро. Вообще не вижу ничего хорошего в том, чтобы осыпать дарами неопытность и невежество. Таковы мысли мои относительно вас, и вот вам доказательство: как скоро дело идет о вашей пользе, я готов забыть даже право природы. Оба сына мои хороши, один из них старше другого по возрасту, но мой ум устраняет преимущество старшинства, ищет наилучшего и убеждает меня предпочесть доблесть доблести. Из всех подвигов самый трудный — стараться избрать наилучшее. А так как наилучшему должно быть и воздаваемо наилучшее, выше же императорской власти ничего другого быть не может, то я желал бы, дорогие соратники, чтобы к преимуществу старшинства присоединялась еще более совершенная доблесть.

Но это соображение обращает мое внимание на последнего моего сына и присуждает ему жребий царствования. И не ослеплением, происходящим от пристрастия, внушено мне такое заключение; оба мои сына равно дороги мне, и с этой стороны ни один не имеет для меня преимущества перед другим. Потому–то приговор относительно их обоих скорее можно доверить мне, чем вам. Но вот что особенно важно обсудить на общем совете: как бы младший мой сын, оказываясь лучше своего брата теперь, не стал хуже его по восшествии на престол; ибо в этом отношении я не доверяю самому себе, боясь в единоличном суде увлечься: пристрастием, которое особенно способно подкупить приговор, если он не ограничивается другим, равносильным. Итак, если хотите, я опишу вам его свойства, а вы потом сами выскажете свое мнение.

Сколько у него силы, мужества и отваги в воинских подвигах, все вы знаете; об этом свидетельствует дело при Неокесарии, где он возобновил сражение и спас ромеев, когда они начинали уже отступать перед врагом. Но выслушайте еще слово мое о том, свидетелем чего не мог быть никто, кроме отца.

Когда мне в делах государственного правления случалось встречать многочисленные серьезные затруднения и когда другие не знали, что делать, он был великим советником, обнаруживал способность предвидения наступающей невзгоды и показывал ловкость в отклонении бури и обуздании противных ветров. Но мы, предпочтительно перед всем другим, должны обращать внимание на то. что этому юноше готовит награду сам бог. И смотрите как.